Читать онлайн книгу "«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть I. Семейная хроника Игнатьевых"

«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть I. Семейная хроника Игнатьевых
Василий Алексеевич Игнатьев

Виталий Георгиевич Бояршинов


Воспоминания уральского преподавателя и бытописателя Василия Алексеевича Игнатьева (1887-1971) в 10 частях. В 1-й части автор рассказывает о своей семье, об особенностях бытовой обстановки и домашних животных.






В. А. Игнатьев и его воспоминания (вступительная статья)



Dixi et animam levavi – «Я сказал и облегчил душу». С такими словами Василий Алексеевич Игнатьев передавал свои воспоминания в общественное достояние. Дело было ещё в 1960-х гг., когда люди старшего поколения с большим жизненным опытом стремились запечатлеть события прошлого, участниками, свидетелями и наблюдателями которых они были ещё с дореволюционных времён, чтобы, таким образом, оставить потомкам свои мемуары. Учёные-краеведы выходили с инициативами составления, сохранения и пропаганды сокровищ материальной и духовной культуры, собирали ценнейшие документы по истории, воспоминания деятелей культуры, науки, искусства, формировали коллекции документов, которые затем стали пополнять архивы. Это было результатом относительной либерализация политической и общественной жизни страны с середины 1950-х и в начале 1960-х гг.

Формированием архивных коллекций занимались, в частности, братья Павел и Иван Степановичи Богословские[1 - Богословский Павел Степанович (1890–1966) – сын протоиерея г. Перми. Обучался в Соликамском духовном училище в 1902–1904 гг., окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1905 г., 4 класса Пермской духовной семинарии в 1909 г. и историко-филологический факультет С.-Петербургского Университета и С.-Петербургский археологический институт в 1913 г. Преподаватель русского языка, литературы и латинского языка в Пермской 2-й мужской гимназии в 1913–1916 гг. Преподаватель и заведующий кафедрой русской литературы историко-филологического факультета Пермского государственного университета в 1916–1931 гг., профессор. В 1922 г. руководил Пермским губернским архивом, в 1924 г. директор Пермского научного музея, краевед. В 1932 г. был переведён в Московский центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы и Центральное бюро краеведения. В 1935 г. был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Отбывал наказание в Карагандинском исправительно-трудовом лагере, где первые два года руководил Музеем полупустынно-степной части Центрального Казахстана, потом работал метеорологом в Карагандинском лагере, освобождён в 1940 г. В 1940–1946 гг. заведующий кафедрой языка и литературы Карагандинского учительского института. В 1947–1948 гг. заведующий кафедрой русской литературы историко-филологического факультета Молотовского государственного университета. После переезда в Москву в 1956 г. работал над личным архивом, который впоследствии был передан в Пушкинский Дом (Институт русской литературы) Российской Академии наук.Богословский Иван Степанович (1893–1979) – сын протоиерея г. Перми. Обучался в Соликамском духовном училище в 1903–1904 гг., окончил Пермское духовное училище в 1908 г., Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1914 г., Казанский университет и медицинский факультет Московского государственного университета в 1922 г. Штатный ординатор, ассистент факультетской терапевтической клиники Московского государственного университета до 1932 г., ассистент 1-й терапевтической клиники Московского медицинского института до 1936 г. В 1936–1940 гг. заведующий кафедрой факультетской терапии, заведующий факультетской терапевтической клиникой Ижевского медицинского института. После переезда в г. Молотов до 1945 г. заведующий кафедрой инфекционных болезней и заведующий кафедрой пропедевтики внутренних болезней, профессор кафедры факультетской терапевтической клиники в 1945–1946 гг. и профессор кафедры госпитальной терапии Молотовского медицинского института в 1946–1948 гг. Затем заведующий кафедрой внутренних болезней Молотовского медицинского стоматологического института. В 1952–1957 гг. заведующий кафедрой факультетской терапии Молотовского государственного медицинского института. Кандидат медицинских наук 1936 г., доктор 1940 г. Депутат Молотовского городского совета. Краевед.] – в Пермской области, и Владимир Павлович Бирюков[2 - Бирюков Владимир Павлович (1888–1971) – окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1902 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1908 г., Казанский ветеринарный институт в 1912 г. и Московский археологический институт в 1915 г. Обучался в Московском сельскохозяйственном институте и был вольнослушателем историко-филологического факультета Томского университета. Заведующий музеем древностей Пермского государственного университета в 1920–1923 гг. Действительный член Центрального бюро краеведения при Академии наук СССР. В 1930–1938 гг. работал в Свердловском областном бюро краеведения, в 1940–1950 гг. работал в Шадринске. Член Союза писателей СССР с 1955 г. Директор Уральского архива литературы и искусства с 1964 г. Краевед, музеевед, архивовед, историк, археолог, фольклорист.] – в Свердловской области. Их коллекции в дальнейшем пополнили личные фонды Государственных архивов Пермской и Свердловской областей. Благодаря им были собраны и сохранены большие коллекции, содержащие документы их научной и творческой деятельности, ценные сведения по истории культуры, литературы, образования, краеведения, медицины, материалы разных лиц, которые были заинтересованы в сохранении своего документального наследия, с которыми у них была переписка. Так, в настоящее время в Государственном краевом бюджетном учреждении «Государственный архив Пермского края» (ГКБУ «ГАПК») на хранении имеется семейный фонд р-973 «Богословские: Павел Степанович – профессор, доктор филологических наук, краевед; Иван Степанович – профессор, доктор медицинских наук, краевед», а в Государственном казённом учреждении Свердловской области «Государственный архив Свердловской области» (ГКУСО «ГАСО») – фонд р-2757 «Коллекция документов деятелей культуры, науки и техники и других лиц, собранная уральским писателем-краеведом В. П. Бирюковым», в которых хранится «пермская» и «свердловская» коллекции воспоминаний преподавателя и бытописателя В. А. Игнатьева (1887–1971), происходившего из духовного сословия, бывшего пермского семинариста.


* * *

Василий Алексеевич Игнатьев родился 9 (21 по новому стилю) февраля 1887 г. в селе Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии (ныне в составе Красноармейского района Челябинской области), в семье бедного сельского диакона-псаломщика (был одним из младших сыновей). Обучался в 1897–1902 гг. в Камышловском духовном училище, в 1902–1909 гг. – в Пермской духовной семинарии, в 1909–1913 гг. – в Казанской духовной академии. Работал в 1913–1914 гг. в г. Бугуруслане Самарской губернии преподавателем русского языка и литературы в реальном училище, в 1914–1916 гг. – в г. Перми помощником инспектора в Пермской духовной семинарии, преподавал латинский язык там же и в 1915–1916 гг. в частной мужской гимназии Циммерман; по совместительству преподавал логику и психологию в Пермской мужской гимназии. В 1916–1923 гг. проживал в г. Слуцке Минской губернии, где работал в 1916–1918 гг. преподавателем латинского языка в Слуцком духовном училище, в 1918–1920 гг. – русского языка и литературы в Слуцком коммерческом училище, в 1919–1920 гг. – латинского языка в Слуцкой женской гимназии, в 1920–1922 гг. – заведующим учебной частью в старших классах Слуцкой школы 2-й ступени, в 1921–1923 гг. – работал делопроизводителем и старшим счетоводом в Слуцком отделении Центробелсоюза, был членом Слуцкого Горсовета и активным профсоюзным работником. С 1923 г. проживал в г. Екатеринбурге (с 1924 г. Свердловске), где в 1923 г. работал инспектором Екатеринбургского губернского отдела народного образования. В 1923–1924 гг. работал на Верх-Исетском заводе (ВИЗ) («Красная Кровля») преподавателем русского языка в школе фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). В 1924 г. прошёл Областные курсы по переподготовке преподавателей в г. Свердловске. В 1924–1931 гг. работал заведующим учебной частью в школе ФЗУ и в 1931–1932 гг. заведующим фабрично-заводскими техническими курсами на ВИЗе и там же в 1932 г. преподавателем русского языка в сменном высшем техническом учебном заведении (ВТУЗе) ВИЗа, одновременно был преподавателем географии на отделении рабочего факультета Уральского политехнического инстиута и в металлургическом техникуме при ВИЗе. В 1932–1935 гг. работал преподавателем русского языка, секретарём и библиотекарем в Вечернем коммунистическом университете при ВИЗе, в 1935–1936 гг. – преподавателем русского языка на производственно-технических курсах при ВИЗе и в 1936–1939 гг. на курсах мастеров социалистического труда. В 1938–1943 гг. работал преподавателем латинского языка в Свердловском медицинском институте. В 1943 г. был чернорабочим цеха № 1, контролёром по вывозке дров, завхозом и заведующим складом в пионерлагере, сторожем на огороде служащих заводоуправления и десятником склада топлива ВИЗа. В 1943–1949 гг. работал старшим преподавателем латинского языка Свердловского юридического института и Свердловского филиала Всесоюзного юридического заочного института, в 1949–1952 гг., по совместительству, работал старшим преподавателем латинского языка в Свердловском педагогическом институте иностранных языков и Свердловском сельскохозяйственном институте, одновременно в 1949–1951 гг. обучался в двухгодичном вечернем университете марксизма-ленинизма при Свердловском городском комитете ВКП (б)[3 - ВКП (б) – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков).], затем в 1952–1956 гг. вновь работал старшим преподавателем латинского языка в Свердловском медицинском институте. Одновременно состоял членом экзаменационных комиссий по русскому языку и литературе на приёмных экзаменах в указанных институтах. Принимал участие в работе журнала «Профтехническое образование на Урале». С 1956 г. находился на пенсии. Занимался литературной работой в мемуарном жанре. Скончался в г. Свердловске 26 февраля 1971 г.

Происходя из низшего и беднейшего слоя выходцев из духовного сословия, В. А. Игнатьев прошёл три ступени духовной школы дореволюционного периода и в дальнейшем работал в многочисленных учебных заведениях разного типа, как до революции, так и после неё. Он прожил большую и тяжёлую, наполненную огромным опытом жизнь. В 1950–1960-х гг., после выхода на пенсию, он несколько раз посещал свои родные края, где прошло его детство (Русская Теча), ездил в места, где учился в молодости (Камышлов, Пермь), встречался и переписывался со своими соучениками и сослуживцами. Личный опыт, множество воспоминаний, собственные впечатления и чувства, желание определить своё место в прошлом и настоящем, осмыслить прожитую жизнь побудили его к написанию мемуаров.

Первоначально значительное влияние на мемуарное творчество В. А. Игнатьева оказали учёные-краеведы братья Павел и Иван Степановичи Богословские, тоже бывшие семинаристы, которые в свою коллекцию документов стали собирать воспоминания о Пермской духовной семинарии и её выпускниках, как-то обустроившихся уже в советское время.

Из письма В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 9 мая 1960 г.: «Из письма И. Ст. я узнал, что Вы интересуетесь кое-какими историческими сведениями (проще сказать мемуарными сведениями) из прошлого семинарии, и в этом плане (так я понял из письма) Вы имеете в виду и меня «грешного». Вот почему я и решил Вам написать о себе. Но прежде всего я должен Вам сказать, что я со своей стороны давно уже интересовался Вами, Вашей curriculum vitae.[4 - curriculum vitae – по-латински курсом жизни.] Это было давным-давно, когда я получил от Вас издававшийся Вами журнал по истории и археологии Прикамья (я не помню его названия). Когда это было? Кажется, в [19]24-[19]25 гг., а может быть, позднее. Потом у меня были сведения о В[ашем] пребывании в Караганде и, наконец, в Москве. Где же Вы, надеюсь, профессорствуете в Москве?

… Четыре года тому назад, чуть было не отправился «ad patres».[5 - ad patres – по-латински к отцам.] Была произведена резекция ventriculi[6 - ventriculi – по-латински желудка.], удалено 2/3 желудка и часть duodenum.[7 - duodenum – по-латински двенадцатиперстной кишки.] Было мне тогда 68 лет. Боже мой! Живуч же всё-таки человек. Благополучный исход операции я приписываю только тому, что я работал тогда в мед[ицинском] ин[ститу]-те, резали «свои» и стыдно было зарезать. Вот так. Что я теперь делаю? Заканчиваю кое-какие записки по истории лат[инского] яз[ыка] … для своих преемников. Читаю и много слушаю музыки… оперы через проигрыватель радиоприёмника и телевизор.

Мне 73 г. Много, много!

… Как это всё было давно, а свежо в памяти. Как сейчас вижу, как в семинарии заведено было в перемены прогуливаться по коридору. И вот вижу, как в ряду с другими шагает Павел Богословский…

Ив. Ст. я видел здесь года два-три назад. Седой! А ведь я его помню, как и всех вас, юными. Про себя так и хочется сказать: «Куда ты удаль прежняя девалась…»

… Много встаёт разных воспоминаний.

Ив. Ст. в своём письме мне тоже напомнил многое, и о многом меня спрашивает».[8 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 9 мая 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 1–2 об.).]

Переписка с Богословскими в мае 1960 г. пробудила у В. А. Игнатьева массу воспоминаний о Перми, Каме и семинарии, которые оставили в нём сердечные чувства, связанные с лучшими годами юности.

И. С. Богословский в письмах побуждал и направлял В. А. Игнатьева, высылая ему фотокарточки видов г. Перми. К июлю 1960 г. Василий Алексеевич уже записал целую серию мемуаров, в которых постарался всесторонне представить семинарию (alma mater[9 - alma mater – по-латински буквально «мать-кормилица», старинное неформальное название учебных заведений (университетов, которые изначально давали в основном теологическое и философское образование), как организаций, питающих духовно.]), составил портреты-зарисовки наиболее ярких личностей из преподавателей, отдельных семинаристов и служилых людей, составил очерки о семинарском хоре и семинаристах-певцах, о любви к семинарии и семинарской гордости.[10 - Очерки В. А. Игнатьева по истории Пермской духовной семинарии (июнь-июль 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725).]

По поводу своих мемуаров он первоначально мыслил так: «Собрать бы группу из наших «бывших» на некое чтение и тряхнуть воспоминаниями, хорошо бы на нейтральной почве, но с возможностью большего представительства, конечно, желающих. Своим обращением ко мне по вопросу воспоминания о П. Н. Серебренникове Вы, И. Ст., разворошили во мне массу воспоминаний и вот результат. Видите, как я широко размахнулся. Ну, думаю, давай ещё тряхнём стариной! А ведь от семинарии всё-таки остались хорошие воспоминания. Юность, юность! Золотая пора! А ведь она проведена была в основном в семинарии».[11 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 9 июля 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 6–7).]

17–18 июля 1960 г. В. А. Игнатьев побывал в г. Перми в гостях у Ивана Степановича Богословского. Иван Степанович оказал Василию Алексеевичу радушный приём. Они вместе посетили многие памятные для них места города: обошли квартал, где находилась семинария, прошли главные улицы, здания и парки города, сделали фотоснимки, посетили кладбище.

После поездки в Пермь и благополучного возвращения в Свердловск Василий Алексеевич жил только воспоминаниями о пребывании в Перми и встрече с И. С. Богословским. В письме П. С. Богословскому он сообщал: «В Перми я был окружён таким вниманием, можно сказать, любовью, что мне казалось, что я попал на какой-то остров, где сохранились ещё добрые люди…».[12 - Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 2 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 8 об.-9).]

И. С. Богословский предложил В. А. Игнатьеву напечатать свои воспоминания, на что Василий Алексеевич выразился скромно: «У меня не было и нет мысли о печатании моей писанины. Я считаю, что если кто-нибудь ещё почитает эти мемуары и благодаря этому вспомнит о нашем прошлом, то этого достаточно. Теперь времена этому не попутные. Получилось так, что на меня нахлынули воспоминания, сознаюсь, не без влияния Ваших писем, они побуждали меня писать… и вот получились мои мемуары».[13 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 2 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 8).]

«Конечно, о бурсе пишут много плохого, и в этом есть доля правды. Взять хотя бы так называемую «тёмную». …Есть и другие пороки, но ведь было и хорошее. Для нас, бывших бурсаков, писать о бурсе только плохое значило бы уподобиться «свинье под дубом». Тоже самое – писать отдельно об отцах (patres nostri[14 - patres nostri – по-латински отцы наши.]). Они были не глупее нас! Мемуары, конечно, вещь субъективная, но я старался держаться по возможности объективно».[15 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 8 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 17 об.-18).]

Под влиянием поездки в Пермь В. А. Игнатьев продолжал писать и высылать на адрес И. С. Богословского свои воспоминаний. Он составил автобиографические очерки, начало которых озаглавил иносказательно: «Детские годы Пети Иконникова».[16 - Автобиографические очерки В. А. Игнатьева «Петя Иконников» (сентябрь 1960-январь 1961 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723).] По его признанию, псевдоним Пети Иконникова был выбрал им случайно. Но, надо полагать, псевдоним этот появился в связи с тем, что воспоминания о детстве как о периоде складывания личности были для автора первостепенны. Им руководила потребность пофилософствовать, осмыслить собственную судьбу, разобраться в многообразии событий, определить в них своё место. В этом ему помог «Петя Иконников».

Одновременно с этим в 1960 г., он составил «Семейную хронику Игнатьевых»[17 - «Семейная хроника Игнатьевых, составленная В. А. Игнатьевым» (август-декабрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708).], написал очерки о соучениках в Камышловском духовном училище, биографический очерк «Трое»[18 - Биографический очерк В. А. Игнатьева «Трое» (о преподавателях латинского языка в Свердловском медицинском институте (П. А. Липин, В. А. Наумов, В. А. Игнатьев) (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 720).], воспоминания и биографические очерки о бывших семинаристах, работавших в г. Свердловске в 1920–1960 гг.[19 - Биографические очерки В. А. Игнатьева о В. С. Белоусове, А. В. Затопляеве, С. А. Игнатьеве, Н. А. Игнатьеве, Б. Е. Юшкове, Л. В. Лепешинском, В. П. Луканине, И. Н. Ставровском (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726).], биографические очерки «Семейство Богословских» и «Профессор, доктор медицины Иван Степанович Богословский»[20 - Биографические очерки В. А. Игнатьева «Семейство Богословских» и «Профессор, доктор медицины Иван Степанович Богословский» (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 223).], воспоминания о регенте Пермского семинарского хора М. В. Попове[21 - Воспоминания В. А. Игнатьева о регенте Пермского семинарского хора М. В. Попове. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 727).], «Очерки по истории Казанской духовной академии».[22 - Очерки В. А. Игнатьева по истории Казанской духовной академии: о профессорах и преподавателях, студенчестве, предметах, преподаваемых в академии и др. (декабрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721).] Свои очерки он писал с вдохновением и отправлял рукописи в обычных тетрадях по почте И. С. Богословскому в Пермь, который побуждал его продолжать писать и переправлял их своему брату П. С. Богословскому в Москву.

Попав под воздействием братьев Богословских «в плен мемуаризма», Василий Алексеевич продолжал писать всё новые и новые очерки, и зачастую стал возвращаться к старым уже записанным воспоминаниям, повторял и расширял их, появлялись новые очерки. У него возникла мысль пересмотреть свои записи и собрать всё воедино. И. С. Богословскому Игнатьев предлагал свои воспоминания озаглавить так: «Житие (имярек) с эпиграфом: «Жизнь прожить – не поле перейти» и надписью «Посвящается Ивану Степановичу Богословскому». «Какое употребление сему? Думаю, что по прочтении сего, потом это подлежит сжиганию…», – написал он в письме Ивану Степановичу.[23 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 14 января 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 47–47 об.).]

Обращаясь к Павлу Степановичу, он писал: «Всё, что я писал о семинарии, было потребностью моей души: мне хотелось сохранить о ней добрую память. Написать об академии подтолкнул меня Иван Степанович. Написать биографию Иконникова побудило меня желание перебрать в памяти жизнь ante mortem.[24 - ante mortem – по-латински перед смертью.] Последние мои записки (об Иконникове) носят, как я думаю, личный характер, почему я и писал о том, чтобы предать их кремации, но Иван Степанович находит в них какой-то бо?льший смысл, поэтому я отдаю их на Ваше усмотрение».[25 - Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 5 февраля 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 31–31 об.).]

Василий Алексеевич считал братьев Богословских своими поверенными и поэтому отдавал своё «творчество» на их усмотрение. Он очень беспокоился за судьбу своих воспоминаний и переживал по поводу их несовременности.

В 1962 г., по просьбе П. С. Богословского, В. А. Игнатьев написал серию философских заметок «Человек-земля-космос»[26 - Философские заметки В. А. Игнатьева «Человек-земля-космос» («Человек и нормы его человечности». «Человек и кибернетика». «Метафизика и реальность». «О геоцентризме») (октябрь-ноябрь 1962 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 712).] и заметки о кибернетике[27 - Заметки В. А. Игнатьева «Лёд тронулся» о кибернетике. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 713).], в которых он попытался изложить свои философские взгляды.[28 - См. Часть X.]

В. А. Игнатьев вёл переписку с камышловским музыкальным деятелем Михаилом Михайловичем Щегловым, своим бывшим учителем пения в Камышловском духовном училище.[29 - Щеглов Михаил Михайлович (1875–1972) – окончил Московское Синодальное училище церковного пения со званием регента в 1894 г. Учитель церковного пения и чистописания в Камышловском духовном училище в 1894–1918 гг. С октября 1907 г. состоял также учителем черчения. Коллежский асессор // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2–3. Заведующий Камышловской музыкальной школой в 1944–1956 гг.] Они постоянно делились друг с другом сведениями и фотографиями о преподавателях и учениках Камышловского духовного училища. Так, в 1962 г. В. А. Игнатьев получил от него фотографию учащихся своего выпуска 1902 г., и решил отдать долг «первому звену своего образования в духовной школе».[30 - Письмо В. А. Игнатьева М. М. Щеглову от 3 июня 1962 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 2–2 об.).] Результатом стали воспоминания и об этом духовно-учебном заведении.[31 - Очерки о соучениках и друзьях в Камышловском духовном училище и Очерки о педагогическом составе Камышловского духовного училища (1962 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377, 385); Очерки В. А. Игнатьева по истории Камышловского духовного училища (1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709). Очерки В. А. Игнатьева о соучениках А. Борчанинове, Г. Козельском и А. Анисимове, находящиеся в составе «пермской коллекции» воспоминаний автора, более раннего происхождения (август-ноябрь 1960 г.).]

В октябре 1962 г. В. А. Игнатьев был на конференции по творчеству Д. Н. Мамина-Сибиряка[32 - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852–1912) – сын священника Верхотурского уезда. Окончил Екатеринбургское духовное училище в 1868 г. и 4 класса Пермской духовной семинарии в 1872 г. Обучался на ветеринарном отделении в С.-Петербургской медико-хирургической академии в 1872–1876 гг., и на юридическом факультете С.-Петербургского университета в 1876–1877 гг. Давал частные уроки, писал статьи в газеты, занимался самообразованием, писал книги и путешествовал. Прозаик и драматург.] в г. Свердловске, где встретил Владимира Павловича Бирюкова, учёного-краеведа, члена Союза писателей СССР, спустя 24 года после их последней встречи. В. П. Бирюков занимался собиранием уральского фольклора, рукописей и книг, материалов уральских деятелей искусства и науки. Он выступал с идеей организации Уральского архива литературы и искусства в г. Свердловске. Эта его инициатива получила широкую известность и привлекала массу деятелей: краеведов, деятелей литературы, искусства, науки и техники всего Уральского региона, многие из которых стали передавать ему на хранение свои рукописи, переписку, фотографии, биографические документы. В письме В. А. Игнатьеву В. П. Бирюков писал: «Вот вбил себе в голову, что надо создать Уральский архив литературы и искусства, так потому-то делу и ездил в Москву, где м[ежду] пр[очим], виделся с Павлом Степановичем Богословским».[33 - Письмо В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 25 декабря 1962 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 1 об.).]

В 1963 г. В. А. Игнатьев вновь возвращается к своим воспоминаниям о семинарской юности и пишет очерк «Как создавалась «очарованная душа»[34 - Воспоминания В. А. Игнатьева «Как создавалась «очарованная душа», об увлечением пением и хоровыми кружками» (февраль 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 714).] о своём увлечении пением и хоровыми кружками в период с детских лет и до пребывания в Белоруссии, а также очерки «Старая Пермь» и «Кама».[35 - Очерки В. А. Игнатьева «Старая Пермь» и «Кама» (февраль-март 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716).] В очерках «Старая Пермь» и «Кама» он постарался показать Пермь и Каму глазами семинариста. В письме к И. С. Богословскому он писал: «Считаю, что наша семинария и даже духовное училище заслуживают того, чтобы о них сохранилась память. Конечно, это теперь не современно, но думаю, что когда-нибудь всё «утихомириться», и потомкам нашим интересно будет узнать и об этом».[36 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 28 февраля 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 7–7 об.).] Кроме того, он на основе своих воспоминаний составлял рассказы и педагогические поэмы.[37 - Например, рассказ «Гибель Фингала (из жизни одной собаки)» (март 1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 715); педагогическая поэма «Наше детство и теченские штаты» (август 1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 729) и др.]

О своём отношении к христианской вере он высказался в письме И. С. Богословскому, поздравляя его с вербным воскресеньем в 1963 г.: «Этот праздник является предвозвестником весны. Также он остался в памяти.

Было ли это на самом деле, или это только легенда? С детства я привык думать, что это было, и представлял всё-так, как это описано в Евангелии. Эти мои представления для меня так же реальны, как и многое другое, о чём я слышал или читал, но чего не видел глазами. Эти представления вошли в содержание моей жизни[38 - Здесь и далее в тексте автора – подчёркивание самого автора.], как и все другие. Всё, что мы так воспринимаем, так же реально, как и то, что мы видим, потому что оно является содержанием моей реальной жизни. Оно – содержание моей моральной природы – единой и неделимой. И вера, и разум – элементы этой природы, и имеют равноправное значение для человека. Величайшей ошибкой в истории человечества явилось противопоставление их одну другой, потому что это повело к расчленению единой нравственной природы человека. И сколько бы люди не бились доказать, что и вера, и разум враждебны друг другу, единая нравственная природа человека восторжествует, и гармония между жтими двумя сторонами природы будет восстановлена, так как иначе человек не сможет существовать».[39 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 2 апреля 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 91–92).]

Предлагая систематизировать свои воспоминания для возможной передачи куда-либо в архив, В. А. Игнатьев выделил из них две темы: 1) «Духовная школа накануне Октябрьской революции» (трилогия); 2) «Очерки о Зауралье». «По-моему, – писал он, если их примут в «сущем виде», то так и сдать, как автограф. Если кто заинтересуется, то он найдет возможность привести в желанный ему вид».[40 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 10 мая 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 101–101 об.).]

В августе 1963 г. В. А. Игнатьев и И. С. Богословский вместе совершили поездку в г. Камышлов и село Тимохино, где встретились с М. М. Щегловым, посетили само здание училища и были на родине матери И. С. Богословского.[41 - Воспоминания В. А. Игнатьева о поездке в Камышлов и Тимохино в августе 1963 г. (24 ноября 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 717).]

Местами, где решался вопрос о сохранении его воспоминаний, были Пермь, Москва и Свердловск. В октябре 1963 г. В. А. Игнатьев посетил П. С. Богословского в Москве.[42 - Письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 104–106 об.).] Павел Степанович занимался подготовкой документов для своей коллекции, передаваемой в Пушкинский Дом (Институт русской литературы). Ими было принято решение о наборе на печатной машинке некоторых очерков для возможной передачи в архив. Однако в Пушкинский Дом принимались отпечатанные рукописи по содержанию имеющие только общесоюзное значение.

Одновременно с общением с братьями Богословскими, В. А. Игнатьев ознакомил В. П. Бирюкова со своим мемуарным творчеством и стал составлять уже отдельную «свердловскую коллекцию» своих воспоминаний. Идея В. П. Бирюкова о создании Уральского архива литературы и искусства, который был организован в 1964 г. и документы которого уже находились в одном из хранилищ Государственного архива Свердловской области, а также личное желание писать, размышляя о прожитой жизни, и, кроме того, стремление отразить в очерках информацию, полученную от друзей, которых он знакомил со своими мемуарами, – всё это вместе побуждало В. А. Игнатьева к ещё большему увлечению очерками и рассказами. В письме к И. С. Богословскому он сообщал: «В. П. Бирюков всё возится с переездом сюда и обещал зайти ко мне перед маем. Я написал ему несколько очерков из истории семинарии, восстановив кое-что из прежде написанного, что находится в Москве: некие дублеты. Он намерен это принять в архив».[43 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 21 апреля 1964 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 20).]

В. П. Бирюков в одном из писем В. А. Игнатьеву отвечая ему, писал: «Ты очень обрадовал присылкой новых 14-ти очерков. К твоей руке я привык и читаю легко. Всё тобой написанное читаю с двойным удовольствием: вспоминаю дни нашей юности и радуюсь получению в литературный архив таких ценных материалов. Многие потом скажут тебе спасибо, а теперь – моё.

Старая духовная школа – это не теперешняя духовная же школа. Сколько из старой вышло замечательных полезнейших людей, не говоря уже о рядовых людях, которые стали врачами, учителями и вообще полезными работниками государства! Вот почему очень важно получить воспоминания бывших воспитанников этой школы.

П. С. Богословский, как он писал мне, намерен свои материалы сдать в архив Пушкинского Дома. Чуть ли даже не написал завещание на этот случай.

Выходит, что ты присылкой новых очерков проделал двойную работу, восстановив то, что отправил Павлу Степановичу. Только, пожалуйста, не подумай, что я подталкиваю тебя изменить слову, данному тобой Павлу Степановичу».[44 - Письмо В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 19 апреля 1964 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 5).]

Видимо, одним из последних очерков для «пермской коллекции» воспоминаний был биографический очерк В. А. Игнатьева о своём брате Алексее Алексеевиче Игнатьеве, репрессированном в 1937 г.[45 - Биографический очерк В. А. Игнатьева о брате Алексее Алексеевиче Игнатьеве (сентябрь 1964 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 718).]

По переезде В. П. Бирюкова в г. Свердловск в 1964 г., В. А. Игнатьев, находясь с ним в одном городе, имел больше возможностей для совместного общения и обмена информацией, он также посещал его в областной клинической больнице во время болезни, куда приносил и свои новые рукописи. И. С. Богословскому В. А. Игнатьев сообщал: «Дорогой Иван Степанович!… Сейчас у меня «Справочная книга» в память столетия Пермской дух[овной] семинарии, издание свящ[енника] Иакова Шестакова, которую дал мне Влад[имир] Павл[ович] Бирюков. Делаю выписку всех окончивших, ушедших на гражданскую службу. Дошел до 1883 г. (вып[уск] 39) и записал уже 331 чел[овека]. Боже мой! Кого только тут нет! Профессора, врачи, чиновники et cetera, et cetera![46 - et cetera – по-латински и так далее.]… Думаю свои выписки оформить в виде статьи для вящей славы alma mater. Отсюда – всякие попытки принизить значение семинарии нашей глупы и смешны».[47 - Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 13 сентября 1964 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 72–72 об.).В ГКБУ «ГАПК» имеется «Список выпускников Пермской духовной семинарии со сведениями об их дальнейшей деятельности», составленный В. А. Игнатьевым по списку священника И. Шестакова, который содержит «сведения о лицах разных гражданских служб, студентах и духовенстве, выделившихся чем-либо из ряда других». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 731), а в ГКУСО «ГАСО» – «Комментарии (аннотации)» к указанному списку И. Шестакова (фрагмент). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 133–141).]

28 марта 1966 г. в г. Москве скончался Павел Степанович Богословский. Исполняя его волю, 14 июня 1966 г. его младший брат Иван Степанович и сын Нестор Павлович Богословские передали собранные им документы в Государственный архив Пермской области.[48 - Акт передачи документальных материалов от 14 июня 1966 г. (ГАПК. Ф. р-973. Дело фонда. Л. 1–2).]

Государственный архив Пермской области в 1966 г. переехал в новое, специально для него построенное здание на улице Студенческой. В письме В. А. Игнатьеву И. С. Богословский сообщал: «Часть архива Пав[ла] Степ[ановича], которая была в Перми (13 ящиков) – нами передана Пермск[ому] обл[астному] архиву. В июле предполагается перевести в Пермь архив П. С., находящийся в Москве. За ним поедет сотрудник Пермского архива. Пермский обл[астной] архив имеет новое специальное здание, специализированный штат служащих, современное хранилище, и я склонен и свой небольшой архив передать ему… Я не знаю Свердловского архива, в частности Бирюковского, и являюсь сторонником Пермского. Если у Вас мемуары в копиях – то, думаю, что копии следует разделить по архивам. Свои материалы (некоторые) имею в копиях, оригинал оставляю у себя (домашний архив)».[49 - Письмо И. С. Богословского В. А. Игнатьеву от 28 июня 1966 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 415. Л. 11–11 об.).]

Таким образом, «пермская коллекция» воспоминаний В. А. Игнатьева поступила в семейный фонд Богословских и сегодня хранится в Государственном архиве Пермского края (Ф. р-973). Научно-техническая обработка документов семейного фонда Богословских проводилась сотрудниками архива Леоном Кашихиным в 1967 г., а после новых поступлений в 1987 г. Мельчаковой Ольгой Александровной.

Музыкальные ноты В. А. Игнатьева И. С. Богословский передал в нотный отдел Пермской областной библиотеки им. А. М. Горького. Материалов В. А. Игнатьева в фонде П. С. Богословского, переданном им на хранение в рукописный отдел Пушкинского дома (Ф. 690), нет.

В 1968 г. В. П. Бирюков составил обзор рукописей В. А. Игнатьева, переданных им для хранения в Уральский архив литературы и искусства.[50 - Бирюков В. П. «Бытописатель В. А. Игнатьев и его рукописи». (16 февраля 1968 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1273; ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 421). См. «Бытописатель из Течи» // Бирюков В. П. Уральская копилка. Средне-Уральское книжное издательство. Свердловск, 1969. С. 95–101.]

В. А. Игнатьев скончался в г. Свердловске 26 февраля 1971 г. Он был женат с 18 апреля (1 мая по новому стилю) 1914 г. на Анне Фридриховне Игнатьевой (урождённой Иоанне-Луизе Фридриховне Зигер), которая родилась в марте 1886 г. в имении Юргенгоф около г. Юрьева (Тарту) в семье немецкого фермера евангелическо-лютеранского вероисповедания Карла-Фридриха Георгиевича Зигер. Образование получила в частной Юрьевской женской гимназии Сальмон. В Курском реальном училище сдала экзамен на звание домашней учительницы немецкого языка. Работала преподавательницей немецкого языка: в 1912–1914 гг. – в г. Бугуруслане Самарской губернии (во II женской гимназии и одновременно в 1913–1914 гг. в высшем начальном и реальном училищах); в 1914–1916 гг. – в г. Перми (в Пермской мужской гимназии имени императора Александра I); в 1916–1923 гг. – в г. Слуцке Минской губернии (в женской гимназии, коммерческом училище и школе второй ступени); после 1923 г. – в г. Свердловске (в Короленковской школе второй ступени и одновременно в школе печатников, затем в Верх-Исетском металлургическом техникуме чёрных металлов и Вечернем комвузе при ВИЗе). Скончалась 23 ноября 1975 г. в г. Свердловске. Детей они не имели.

Почти через 5 месяцев после смерти В. А. Игнатьева, 18 июня 1971 г. в г. Свердловске скончался В. П. Бирюков. Согласно его воле собрание Уральского архива литературы и искусства поступило на хранение в Государственный архив Свердловской области, образовав в нём отдельный фонд. Таким образом, «свердловская коллекция» воспоминаний В. А. Игнатьева хранится в настоящее время в Государственном архиве Свердловской области (Ф. р-2757).

Иван Степанович Богословский скончался в Перми в 1979 г.

В отличие от «пермской коллекции» «свердловские» мемуары Игнатьева не датированы. Заканчивая каждый очерк, отправляемый И. С. Богословскому, В. А. Игнатьев ставил полную дату и указывал свердловское время, а И. С. Богословский указывал иногда и дату получения по почте. Очерки, переданные Игнатьевым В. П. Бирюкову, датировки, практически, не имеют. Примерная датировка указана только в архивной описи.[51 - Исключение составляют «Очерки по истории Камышловского духовного училища», которые в «пермской коллекции» более позднего происхождения, чем в «свердловской».]

В 1964–1968 гг. В. А. Игнатьев по памяти и в процессе общения с близкими знакомыми (бывшими семинаристами и земляками) восстановил и в значительной степени повторил «пермскую коллекцию», в то же время, дополнив её новыми воспоминаниями. Так, воспоминания о Пермской духовной семинарии в «свердловской коллекции» начинаются с очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» и «Кама»[52 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374.], содержат очерки: «Черты семинарского быта», о семинаристах-певцах, музыкантах и декламаторах, «Пермская духовная семинария накануне Октябрьской революции» (последний является переработанным очерком «Наша семинария в период первой империалистической войны» из пермской коллекции»), продолжаются в «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии»[53 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. В архивной описи ошибочно указан 1954 г.], которые содержат, кроме того, и воспоминания о преподавателях и лицах из обслуживающего персонала. В то же время очерк с описанием семинарии «Alma mater» и некоторые другие очерки из «пермской коллекции» в «свердловской» отсутствуют.

Остальные очерки В. А. Игнатьева в «свердловской коллекции»: «Из семейной хроники Игнатьевых»[54 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386.], очерки по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии[55 - Там же. Д. 378–384, 387–392, 394–395, 403.], очерки о соучениках и друзьях в Камыловском духовном училище и заметки о педагогическом составе Камышловского духовного училища[56 - Там же. Д. 377, 385. В отличие от всех остальных, эти очерки более раннего происхождения, чем в «пермской коллекции» воспоминаний автора.], «Казанская духовная академия» (описание и преподавательский состав)[57 - Там же. Д. 401, 402.], очерки по истории профессионально-технического образования на Верх-Исетском металлургическом заводе[58 - Там же. Д. 375.], автобиографические воспоминания.[59 - Там же. Д. 386, 393, 396–399.] Имеется очерк «Об «очарованной» душе и неосуществлённой мечте (наблюдения, размышления, встречи, раздумья, радости и огорчения – всё то, что является результатом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»)»[60 - Там же. Д. 412.] и другие очерки, рассказы и педагогические поэмы. В. А. Игнатьев писал не только о бывших семинаристах, интересен также его очерк «Епархиалки», в котором автор постарался вывести образы дочерей духовенства Камышловского и Шадринского уездов Пермской губернии, окончивших Екатеринбургское епархиальное училище и служивших на поприще народного образования в Зауралье в тяжёлых условиях до и после 1917 года.[61 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 395. Л.2-14 об.] В своих автобиографических воспоминаниях в «свердловской коллекции» автор уже не использовал псевдоним «Петя Иконников» и вёл повествование от первого лица, а очерки «Пути и перепутья моей жизни и педагогической деятельности («Повесть временных лет»)»[62 - В. А. Игнатьев. «Пути и перепутья моей жизни и педагогической деятельности («Повесть временных лет»)». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 399). Очерк охватывает период жизни и работы автора с детства и до отъезда из Перми в 1916 г.] с эпиграфом «Жизнь прожить – не поле перейти» посвятил В. П. Бирюкову. Последний был убеждённым атеистом, в отличие от православных профессоров братьев Богословских. В связи с этим обращают на себя внимание «Очерки на библейские темы»[63 - ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 405.], датированные В. А. Игнатьевым 1967 г., которые носят уже атеистический характер, в отличие от философских заметок 1962–1963 гг. в «пермской коллекции». Также обращает на себя внимание отсутствие в «свердловской коллекции» писем П. С. и И. С. Богословских к В. А. Игнатьеву за 1960–1964 гг.


* * *

Кроме исторической и краеведческой воспоминания В. А. Игнатьева представляют большую культурологическую ценность. Они содержат интересные моменты из культурной жизни начала XX века и являются важным источником по истории повседневности того времени. В своих воспоминаниях В. А. Игнатьев отразил бытовые особенности повседневной жизни семьи, рассказал о деятельности учебных заведений и многих деятелей, которые его окружали в сложные периоды истории страны: до и после революции 1905–1907 гг., накануне и во время Первой мировой войны 1914–1918 гг., революции и гражданской войны 1917–1922 гг. (в Белоруссии В. А. Игнатьев жил в прифронтовой зоне, где встретил 1917 г., пережил немецкую и польскую оккупации). В период первых десятилетий советской власти 1920–1930-х гг. он рассказал о своей педагогической работе в советской школе с заводской молодёжью, в период Великой Отечественной войны рассказал о своей работе в тылу в голодное время, в период развития страны в 1940–1950-х гг. рассказал о своей работе и об особенностях преподавания латинского языка в специализированных вузах. В воспоминаниях имеются очень интересные сравнения «духовников» с «городчиками», а семинарской «братвы» с гимназистами и «реалистами», истории общения и дружбы с «синими», «зелёными» и «коричневыми платьями»; сведения о концертах и выступлениях семинарской молодёжи на вечерах в городе и на селе; культурных связях между русским, украинским и белорусским народами. Автор даёт интересные портретные зарисовки многим известным людям своей эпохи. Многие эпизоды из жизни автор сравнивает с картинами известных художников, а штрихи к портретам описываемых знакомых с образами литературных героев.

Друг В. А. Игнатьева Н. И. Хмельнов в письме от 20 января 1969 г. дал ему такой отзыв: «Теперь мне понятно, чем ты занимался, находясь на пенсии, на отдыхе. Очень тяжело быть без дела. Мы, бывшие семинаристы, вымуштрованы хорошо и нам никак не по душе безделье. Ты нашёл своё «хобби» и, наверное, не жалеешь потерянное, истраченное на это время».[64 - Письмо Н. И. Хмельнова В. А. Игнатьеву от 20 января 1969 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 418. Л. 2 об.).]

В. А. Игнатьев представляется уникальным человеком, а его рукописи предоставляют пример для всех желающих заняться мемуарным творчеством. Воспоминания Игнатьева переплетаются в разных очерках, как в «пермской», так и в «свердловской коллекциях», как в отдельности, так и между ними, дополняя друг друга, они являются важным связующим звеном в истории целых поколений людей, имеющих отношение к истории Перми, Екатеринбурга, Камышлова, Казани, Бугуруслана, Слуцка (Белоруссия) и Челябинской области начала и первой половины XX века.


* * *

Воспоминания В. А. Игнатьева до 2017 г. не издавались, кроме очерка «Старая Пермь», частично опубликованного кандидатом исторических наук А. В. Шиловым.[65 - Смышляевский сборник: исследования и материалы по истории и культуре Перми. / Центральная городская библиотека им. А. С. Пушкина (Дом Смышляева); сост. и ред. Т. И. Быстрых. – Пермь, 2014. С. 141–149.] Воспоминания В. А. Игнатьева об архиепископе Стефане (Знамировском) использовались кандидатом исторических наук Е. Д. Харитоновой[66 - Харитонова Е. Д. Ст. «Архиепископ Стефан». (04.07.2005 г.).http://ruskline.ru/monitoring_smi/2005/07/04/arhiepiskop_stefan/]; воспоминания В. А. Игнатьева об епископе Пимене (Белоликове) использовались кандидатом философских наук О. И. Ходаковской[67 - Ходаковская Ольга. «Там где сияют горные вершины». Документальное исследование жизни и трудов преосвященного Пимена, епископа Семиреченского и Верненского, священномученика (1879–1918). Алма-Ата, 2012.]; воспоминания В. А. Игнатьева о старших братьях Игнатьеве Александре Алексеевиче и Игнатьеве Алексее Алексеевиче использовались Ю. М. Сухаревым.[68 - Сухарев Ю. М. «К биографии священнослужителя и музыковеда Алексея Игнатьева (1879–1937)» (26.11.2016 г.); Сухарев Ю. М. «К биографии священника Алексея Игнатьева (1879–1937)» // Материалы VI межрегиональной научно-практической конференции «Православие на Урале: связь времён» (Екатеринбург, Уральское церковно-историческое общество; Екатеринбургская духовная семинария, 3 февраля 2017); Сухарев Ю. М. «Так проходит мирская слава» (Биография Алексея Алексеевича Игнатьева (1879–1937) – священника, педагога, музыковеда). (04.02.2017 г.); Сухарев Ю. М. «Священник Каменского Троицкого собора Александр Игнатьев (1872–1920)». (21.04.2018 г.). // Доклад на 6-й региональной научно-практической конференции Уральского историко-родословного общества «История. События. Судьбы» в г. Каменск-Уральский, 21 апреля 2018 г. http://sukharev-y.ru/]

В 2016 г. Государственным архивом Пермского края был опубликован сборник документов «Образование в Пермской губернии XIX-нач. XX вв. Из истории духовно-учебных заведений». Пермь: Продюсерский центр «Траектория», 2016. Центральный раздел сборника был посвящён Пермской духовной семинарии. В него вошли извлечения из очерков В. А. Игнатьева по истории Пермской духовной семинарии. Тогда же возник замысел подготовки отдельного и более полного издания воспоминаний В. А. Игнатьева о Пермской духовной семинарии с целью: с одной стороны, разработки его содержания и изучения личности автора, с другой стороны, ознакомления широкого круга читателей с этим мемуарным источником. Эта идея появилась при взаимодействии с Владимиром Фёдоровичем Гладышевым, председателем общества «Пермский краевед»., написавшим авторскую статью к сборнику под названием «Из духовного звания».

В 2017 г. между Государственным архивом Пермского края» и Государственным архивом Свердловской области было заключено соглашение о сотрудничестве с целью осуществления деятельности по сохранению исторической памяти о событиях и людях Пермского края и Свердловской области, воспитания патриотизма, духовности и нравственности у граждан, посредством популяризации историко-документального наследия, формирования чувства гордости за свою малую Родину. В рамках этого соглашения, в частности, был произведён обмен информационными материалами – воспоминаниями В. А. Игнатьева. «Свердловская коллекция» его воспоминаний в электронном виде пополнила семейный фонд Богословских, образовав в нём отдельную опись (Ф. р-973. Оп. 2).

В 2017–2018 гг. Государственный архив Пермского края опубликован 1-ю и 2-ю части книги: Игнатьев В. А. «Воспоминания о Пермской духовной семинарии начала XX века». (Под ред. В. Г. Бояршинова). Пермь: Продюсерский центр «Траектория», 2017–2018.

В 2017 г. Государственный архив Пермского края опубликовал сборник документов «Образование в Пермской губернии XIX-нач. XX вв. Из истории учебных заведений системы начального образования». Пермь: Продюсерский центр «Траектория», 2017. В сборник вошёл очерк В. А. Игнатьева «Школьники», опубликованный в извлечении.

При обработке текстов воспоминаний, была проведена огромная кропотливая текстологическая работа, выявлены различные группы текстовых изменений, как в «пермской коллекции», так и в «свердловской», повторные и параллельные места в очерках.

Очерки из «свердловской коллекции», полностью отсутствующие в «пермской», публикуются в основном тексте целиком, частично отсутствующие в «пермской коллекции» и расширенные части текста в «свердловской коллекции» дополняют текст публикации в примечаниях.

Авторский текст воспроизведён с сохранением стилистических особенностей подлинника. Подчёркивания текста выделены нижним подчёркиванием. В квадратных скобках воспроизведены пропущенные в тексте и восстановленные по смыслу слова и части слов, а также датировка.

Текст сопровождается примечаниями в постраничных сносках. Всего 2386 сносок. В примечаниях даны краткие биографические сведения об упоминаемых автором персоналиях, которые удалось обнаружить.

Часть примечаний указывает на фактические неточности текста автора, что является специфическим для такого рода источника.

Данная публикация имеет следующую структуру: вступительная статья, десять частей с очерками и иллюстрациями к ним. Всего 415 иллюстраций. Иллюстрации сопровождаются изображениями рукописей, использованных при составлении публикации. В приложении имеется именной указатель, в который вошли 2335 персоналий.

Мемуары В. А. Игнатьева содержат множество латинских изречений, пословиц, поговорок. Самым распространённым латинским изречением, используемым В. А. Игнатьевым, является: «Sic transit gloria mundi!», которое переводится: «Так проходит мирская слава!». Смысл его простой: всё земное – призрачно, изменчиво и тленно.




Благодарности


Выражаю благодарность за содействие в подготовке публикации сотрудникам ГКБУ «Государственный архив Пермского края» и его директору И. В. Кирееву, сотрудникам ГКУСО «Государственный архив Свердловской области» и БУОО «Государственный архив Орловской области».

Выражаю благодарность за критику, помощь и предоставленную информацию действительным членам Уральского историко-родословного и членам Уральского церковно-исторического обществ Юрию Михайловичу Сухареву, Александру Владиславовичу Колесову и Людмиле Викторовне Рябухо, а также старшему преподавателю кафедры латинского языка и фармацевтической терминологии ФГБОУВО «Пермская государственная фармацевтическая академия» Галине Васильевне Филимоновой.

Выражаю благодарность за помощь в подготовке примечаний преподавателю регентского отделения Пермской православной духовной семинарии, кандидату искусствоведения Ольге Вильевне Ануфриевой, автору книги «50 бесед о русском церковном пении и духовной музыке» (Пермь, 2009).

Выражаю благодарность за предоставленные фотографии председателю Уральского церковно-археологического общества протоиерею Екатеринбургской епархии Валерию Вениаминовичу Лавринову, краеведам Татьяне Леонидовне Морозовой, Сергею Геннадьевичу Мехоношину, администратору сайта «Наследие Слуцкого края» (http://nasledie-sluck.by/ (http://nasledie-sluck.by/)) Владимиру Анатольевичу Хворову.

Выражаю благодарность за предоставленную информацию и фотографии заведующей Русско-Теченской сельской библиотекой Красноармейского района Челябинской области, организатору проекта «Игнатьевское движение» Ирине Викторовне Курбатовой.



    14.01.2019
    В. Г. Бояршинов







Предисловие к Части I


Целью настоящего издания является показать исследователям, по возможности, наиболее полный содержательный мемуарный исторический источник.

«Семейная хроника Игнатьевых» – является первой частью полной публикаций воспоминаний В. А. Игнатьева. Это сборник его очерков о родителях, братьях, сёстрах и родной тётушке, основанный на «Семейной хронике Игнатьевых» в «пермской» и «свердловской коллекциях», а также на биографических очерках о родственниках.

Родителями его были: Игнатьев Алексей Иванович (1848–1916) и Игнатьева (Тетюева) Александра Ивановна (1850–1926). Отец по послужному списку был причетнический сын, по увольнении из высшего отделения Пермского уездного духовного училища 13 марта 1867 г. был определён послушником в Пермский Архиерейский дом; 30 октября 1868 г. определён к градо-Пермской Рождество-Богородицкой церкви на пономарское место; 19 февраля 1869 г. посвящён в стихарь; 19 декабря 1869 г. переведён к градо-Пермской Воскресенской церкви.[69 - Клировая ведомость Воскресенской церкви г. Перми за 1871 г. // ГАПК. Ф. 108. Оп. 1. Д. 14. Л. 41–41 об.] Затем А. И. Игнатьев был посвящён в сан диакона и служил в г. Перми при Николаевской церкви пересыльного замка вместе со священником Иоанном Алексеевичем Никитиным. 25 мая 1879 г. был переведён к Спасской церкви села Теченского Шадринского уезда, поменявшись местами со своим тестем – диаконом Иоанном Васильевичем Тетюевым[70 - «Пермские епархиальные ведомости». 1879. № 23 (6 июня) (офиц.). С. 251–252. В том же году диакон Иоанн Васильевич Тетюев умер 10 (22 по новому стилю) декабря, в возрасте 49 лет. // ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 323. Л. 617 об.-618.], где и служил, состоя на псаломщической вакансии, почти до самой своей смерти. В «Екатеринбургских епархиальных ведомостях» за 1916 год имеется некролог диакона Алексея Иоанновича Игнатьева, составленный его сыном Алексеем: «Всегда аккуратный, скромный, приветливый, покойный о[тец] диакон пользовался глубоким уважением и любовью как среди сослуживцев, так и прихожан. Покойный воспитал большую семью – пять сыновей и две дочери. Четыре сына о[тца] диакона окончили Пермскую семинарию со званием студентов, а потом учились и учатся ещё в Казанской духовной академии. Двое из сыновей академию уже окончили, один из них ныне удостоен степени магистра богословия, а двое ещё учатся – один на 4 курсе, а второй – на первом. Пятый сын состоит священником в Тобольской епархии. Дочери о[тца] диакона, получив образование в Екатеринбургском епархиальном училище, служат народными учительницами в Шадринском уезде. Стремление о[тца] диакона дать хорошее образование и воспитание всем своим детям достойно глубокого внимания. Спи спокойно, незабвенный наш отец и друг! Ты честно совершил свой жизненный путь: в воспитании своих детей ты был подвижником. Благослови нас и помолись у Престола Всевышнего. Твои дети являются твоими неоплатными должниками. Вечная тебе память. Сын Алексей».[71 - «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 45 (6 ноября) (отдел неофициальный). С. 394–395.]

Позднее, сам В. А. Игнатьев о своём отце оставил такой отзыв: «Из семи детей сельского дьячка три сына с высшим образованием работали учителями и две дочери со средним образованием работали сельскими учительницами, одна из них пятьдесят лет. Российское государство и в старой своей форме и в новой в балансе своих культурных деятелей получило такую силу, за которую оно не может быть в обиде на сельского дьячка А. И. Игнатьева».[72 - Из очерка «Теченское «житие» (в составе «Автобиографических воспоминаний») в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 30–31).]

Отдельное место занимают детские воспоминания автора под псевдонимом «Петя Иконников» и его рассказы о детстве и бытовой обстановке семьи, о друзьях детства – домашних животных, составленные им как педагогические поэмы.

В первой части представлены: рисунки планов дома и усадьбы, составленные автором; фотографии автора за чтением мемуаров; фотографии его сестры Александры, брата Алексея и племянника Сергея.




Часть I. Семейная хроника Игнатьевых








Patres nostri[73 - Patres nostri – по-латински отцы наши. В «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Parentes nostri» – по-латински родители наши.]





Отец, его родословная


Отец наш – Алексей Иванович Игнатьев – родился в 1848 г. в селе Харловском, Ирбитского уезда, Пермской губернии (по настоящему административному делению – в Ирбитском районе Свердловской области)[74 - На 2017 г. – в составе Ирбитского муниципального образования (городского округа) Свердловской области.] и происходил из духовного сословия. Ни отец, ни мать ничего не рассказывали нам о своих родителях, и мы ничего не знали о своих дедушках и бабушках ни по отцовской, ни по материнской линии. Мы не знали ни того, кем был наш дед по линии отца – священником, диаконом или псаломщиком; ни того, какие отношения в детстве или позднее были у отца с родителями; не знали, наконец, полного имени деда, как, например, он именовался, по отчеству, а у бабушки не знали ни имени, ни отчества.[75 - В ревизской сказке на священнослужителей Свято-Троицкой церкви Харловской слободы Ирбитского уезда за 1833 г. значатся: дьячок Игнатьев Иосиф Григориев, 58 лет в прошлую ревизию, в 1831 г. умер; сын его Игнатьев Иоанн Иосифов, 14 лет в прошлую ревизию, ныне 32 лет, 1816 г. определён к сей церкви дьячком, из необучавшихся [в духовных семинариях]; дьячка Игнатьева Иоанна жена Анастасия Васильева, 32 лет. // ГАПК. Ф. 111. Оп. 1. Д. 2764. Л. 47 об.-48.] Да и в том, что отец родился в селе Харловском, я, например, узнал уже в возрасте 17 лет, когда удалось побывать в этом селе.[76 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Летом 1904 г. мы с батюшкой гостили у брата Алексея в с[еле] Скородумском, около Ирбита, и брат однажды предложил съездить в Харлову, как коротко называлось село, на родину папы, вот мы и отправились туда. Ехать пришлось вёрст двадцать пять» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 7.] В семейном альбоме была у нас старинная карточка с родителей отца, но она мало что говорила нашему уму и сердцу о наших дедах.[77 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Ещё более старинная карточка была с двух старичков: «он» в рясе с распущенными волосами сидит, облокотившись на столик, а рядом «она» в обильных одеяниях: на голове – платок шёлковый, спущенный до пояса, ниже юбка. Это были наши деды, но мы так и не узнали по какой линии; с большим вероятием можно предположить, что это были родители матушки» // Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 4–5.Там же: «В пользу этого предположения говорит и то обстоятельство, что большинство имевшихся у нас карточек с родственников были именно по линии матушкиной фамилии. Я пытался было разыскать своих дедов по справочно книге Я. Шестакова, выпущенной к столетию Пермской дух[овной] семинарии, нашёл в ней фамилии и Тетюевых и Игнатьевых, но по имеющимся датам жизни носителей этих фамилий не смог провести линию, которая бы соответствовала времени жизни искомых дедов: они, эти фамилии, относились или к более ранним временам, т. е. нашим прадедам, или к более поздним. На основании этого я и высказал предположение, что и у нашего батюшки и также и у матушки родители были из «низов» духовенства, т. е. в ранге дьячков или диаконов» // Там же. Л. 14–16.] Сохранилась также карточка с брата отца – Петра Ивановича, священника, но опять-таки мы ничего не знали об этом своём дяде: ни того, где он служил, ни того, был ли он моложе или старше отца, ни того, какие же отношения между ними были в детские годы и позднее.[78 - Там же: «Была карточка с батюшкиного брата – Петра Ивановича Игнатьева в священном сане с камилавкой на голове» // Там же. Л. 4.Игнатьев Пётр Иоаннович (1834-?) – причетнический сын. Окончил высшее отделение Пермского духовного училища в 1849 г. В 1853 г. посвящён в сан диакона к Богородице-Скорященской тюремной церкви г. Перми. В 1854–1873 гг. служил диаконом в Александро-Невской больничной церкви г. Перми. В 1873 г. посвящён в сан священника к Николаевской церкви села Ныробского Чердынского уезда. С 1874 г служил священником в Стефановской церкви села Верх-Юсвинского Соликамского уезда // ГАПК. Ф. 540. Оп. 1. Д. 33. Л. 71 об.-73.] Наконец, совершенно, можно сказать, случайно я узнал о том, что в Харловой жила и здравствовала родная сестра отца [Агриппина Ивановна], о существовании которой я узнал лишь при поездке в это село, о чём мною упомянуто выше. Почему между братьями и сестрой не было переписки – это осталось для нас тайной – но было ясно одно, что это не было в результате ссоры или вообще каких-либо неприятностей в отношениях, что так или иначе, как говорят, всплыло бы наверх, но этого никогда нами не было замечено.[79 - Там же: «Есть основания думать, что муж Агриппины Алексеевны [так в тексте – ред. ] в своё время унаследовал место тестя, женившись на ней» // Там же. Л. 11.]

Вспоминая детские годы, отец из числа своих друзей этого возраста выделял брата и сестру Досмановых, очевидно, потому, что обращала на себя дальнейшая судьба, а именно: девочка Досманова впоследствии была игуменьей Екатеринбургского женского монастыря с именем монахини Магдалины[80 - Магдалина (Досманова Пелагея Стефановна) (1847–1934) – настоятельница Екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря в 1897–1920 гг., схиигумения.], а мальчик – пермским видным купцом.[81 - Досманов Павел Степанович (1856/1857-после 1919) – Пермский купец 1-й гильдии, занимался мануфактурной и чайной торговлей.] Отец рассказывал и о своей встрече с игуменьей Магдалиной в то время, когда в Екатеринбургском епархиальном училище, которое было при указанном монастыре, училась наша старшая сестра – Александра Алексеевна. Как отмечал отец, игуменья узнала его.[82 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Шла молва, что она в своё время была красавицей и это содействовало её карьере. Когда наша старшая сестра училась в епархиальном училище, то батюшка встречался с игуменьей Магдалиной, и они вспоминали детские годы. На Ивановском кладбище около церкви еть могила, на кресте которой значится, что в ней похоронена схимонахиня Магдалина, б[ывшая] игуменья Екатеринбургского женского монастыря, которая прожила в чине монахини шестьдесят лет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 10–11.] С купцом Досмановым и его семьей семейная встреча была в Перми в 1903 или 1904 г., когда все мы – дети и родители – направлены были в Пермь на пастеровские прививки по поводу пользования молоком от бешеной коровы. Друзья детства были уже в возрасте за пятьдесят лет и при столь различной судьбе – один дьячок, а другой – купец, – тем не менее встреча была исключительно сердечной. Такова сила детской дружбы.[83 - Там же: «Досманов, детский друг батюшки, во время строительства Великого сибирского пути – железной дороги работал на строительстве кем-то вроде десятника, потом подрядчика и, наконец, объявился пермским купцом… Досманов тогда уже «прогорел», перевёл остатки своего «добра» на жену, сам себя объявил банкротом и вошёл в кампанию с другим купцом по продаже суконных материй. Два сына его учились в гимназии, а жили Досмановы в хорошем особняке на высоком берегу Камы около Слудской площади» // Там же. Л. 9-10.]

Отец учился в Далматовском духовном училище, но он никогда не вспоминал об этом периоде своей жизни. Единственным напоминанием об его учёбе в духовном училище было то, что когда я учился в старших классах духовного училища, он мне иногда писал по-латински: «Ora et labora» (молись и работай), причем при устном произношении он делал ударение la?bora, а не labo?ra, как правильно нужно было бы сказать. Это было, очевидно, то немногое, что осталось у него в памяти от изучения латыни.

Учился ли отец в Пермской духовной семинарии или нет; если учился, то сколько времени и почему выбыл из семинарии – осталось не известным, потому что он никогда не вспоминал об этом. Что он какое-то время учился в семинарии, об этом мне рассказывал хозяин квартиры, на которой я жил в 1908 г., бывший семинарист примерно одного возраста с отцом – Удинцев Константин Антонович, но он утверждал это не категорически, очевидно, не надеясь вполне на свою память.[84 - Там же: «[Он] знал нашего батюшку по Далматовскому дух[овному] училищу, но встречался ли он в семинарии, которую он окончил, этого я так и не выяснил» // Там же. Л. 12.] От этого времени, т. е. от того, которое следовало бы отнести на учение в семинарии, у отца сохранились другие яркие воспоминания о том, как он был келейником у пермского епископа Нафанаила.[85 - Здесь автор перепутал имена епископов Екатеринбургского Нафанаила (Леандрова) и Пермского Неофита (Соснина). Имеется в виду Неофит (Соснин) (1794–1868) – архиепископ Пермский и Верхотурский в 1851–1868 гг.] Келейник – это слово лучше бы было переименовать в слово лакейник, мальчик-служка. Из рассказов отца было видно, что келейников у архиерея было двое.[86 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «(Я подозреваю, что это [второй келейник – ред. ] был Кокосов, впоследствии известный медик и писатель)» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 13.Кокосов Владимир Яковлевич (1845–1911) – русский писатель и врач. Исключён из Пермской духовной семинарии в 1861 г. Окончил С.-Петербургскую медико-хирургическую академию в 1870 г.] Как какой-то анекдот отец рассказывал о мелочах своей жизни в роли келейника. Архиерей, по его рассказам, был вспыльчивый, что, очевидно, не раз испытывали на себе его келейники. В числе странностей, которые у него были, была одна чисто детская: он любил котят, этим и пользовались келейники как противоядием от его гнева, а именно: всякий раз, как гнев архиерея дойдёт до точки кипения, они подсовывали в его опочивальню котёнка, и «громовержец» превращался в мягкий воск. Фантастика, анекдот, но чего только в жизни не бывает у людей с неограниченной властью да ещё по существу оторванных от жизни в нормальных условиях. Рассказывал ещё отец о том, как он в качестве келейника участвовал в поездке архиерея Нафанаила в Верхотурье, как архиерей в дороге умер, и какой от этого получился в «поезде» переполох. На этом рассказы отца о периоде его жизни холостяком оканчиваются, и дальше уже относятся к периоду семейной жизни.




Мать, её родословная


Наша мать – Александра Ивановна Игнатьева, урожденная Тетюева, была моложе отца на год или два и родилась в селе Покча Чердынского уезда, Пермской губернии (по современному административному делению – Пермской области) и происходила, вероятно, из духовного сословия. Приходится сказать об этом предположительно, потому что о родителях её мы абсолютно ничего не знали.

В семейном альбоме у нас сохранилась карточка, на которой сняты братья её, впоследствии ставшими священниками.[87 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Были карточки с матушкиных братьев – Ивана Ивановича и Василия Ивановича Тетюевых, очевидно, с первого во время его свадьбы, потому что он снят со своей молодой женой ещё до принятия священного сана, а со второго – в его семинарские годы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 4.] Такая направленность судьбы материных братьев даёт основание думать, что родители её были духовного сословия. Можно предполагать, что родители матери по национальности были обруселые пермяки, на что указывает и фамилия – Тетюева. Оба брата матери в своё время окончили Пермскую духовную семинарию.

Старший Иван был священником и законоучителем в Екатеринбургском горном училище, а затем в соборе у Верх-Исетского завода. Наша старшая сестра – Александра Алексеевна, учась в епархиальном училище, одно время жила у него и, приезжая в Свердловск в [19]40-ые годы, показывала дом, в котором жил этот дядя. Он был бездетный, и они воспитывали приёмного мальчика – Бориса, который, оставшись сиротой, без надлежащего присмотра, пошёл по грязной дороге пьянства, распутства и затем совсем исчез из поля зрения родственников. Последней с ним иметь дело пришлось сестре матери – Антонине Ивановне, к которой он приходил вымогать якобы оставленное ему наследство. Навещал он и наших родителей в селе Теченском, что не составляло особенного для них удовольствия.

Младший брат матери – Василий Иванович – был человеком высокой музыкальной культуры и в своё время прославился как регент и даже как композитор.[88 - Тетюев Василий Иванович (1869–1904) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1889 г. Надзиратель и регент хора Пермского духовного училища. Священник Васильевской церкви села Нердвенского Соликамского уезда в 1898–1904 гг. См. «Памяти священника Василия Ивановича Тетюева». // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 35 (28 августа) (отдел неофициальный.). С. 426–427.] Его «в непогоду ветер воет» было популярным среди певцов-семинаристов. Он же оказал значительное влияние на музыкальное развитие нашего брата Алексея, который в свои семинарские годы навещал дядю в разных местах его службы. Семейная жизнь этого дяди сложилась не совсем удачно, он стал злоупотреблять выпивкой, схватил туберкулёз и преждевременно умер. Дочь дяди – сирота Милица – училась в Пермском епархиальном училище, на каникулы приезжала к нашим родителям в село Теченское, но после окончания епархиального училища, оторвалась от нашей семьи и потеряла всякую связь с нами.

Сестра матери – Антонина Ивановна Тетюева – была крестницей матери и больше всех поддерживала связь с нашей семьёй, очевидно, потому, что осталась одинокой на всю жизнь. Никто из нас не знал, как и когда она обучилась работе медицинской сестрой, но сколько мы её помним она, будучи на пенсии, время от времени приватно, по случайным предположениям работала сестрой милосердия, как тогда называлась её специальность. В качестве такой сестры она была участницей несчастной японской войны. Тётушка Антонина Ивановна страдала туберкулёзом лёгких и летом иногда ездила на курорт в Усть-Караболку, с которого на обратном пути заезжала к нам, в Течу. Во время учения в семинарии все мы, братья, навещали в Перми Антонину Ивановну. Умерла она преждевременно, не справившись с туберкулёзом.

Как выше было указано, родиной матери было село Покча, в шести верстах от Чердыни. Там же, очевидно, проходили и её юные годы.[89 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Матушка иногда вспоминала о своей северной родине и рассказывала нам о Прикамье, близком к Чердыни. Рассказывала она кое-что и о своих бытовых условиях жизни в детстве и девичестве, например, о том, как семья её ездила за Каму на сенокос. Она хорошо знала Прикамье до Перми и с любовью рассказывала о своём родном крае. И опять никогда не было речи об её родителях» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 14.] Мать наша не имела образования: она умела читать, но никогда не писала. Как и почему это так получилось, нам было неизвестно. Всю письменную переписку вёл отец, но со стороны родных матери переписку поддерживала только тётушка Антонина Ивановна, а братья никогда не писали.




Брак родителей и первые годы семейной жизни


Отец как-то вспоминал, что он, как претендент на руку матери, проходил некий искус: нужно было вдёрнуть крючок в какую-то петлю на потолке, и он это выполнил удачно. Было ли это сказано в шутку или всерьёз – так и осталось у нас не решённым. С другой стороны, мать как-то обмолвилась о том, что один из знакомых нам людей по селу тоже претендовал на её руку, но она остановила своё внимание на отце.[90 - Там же: «Матушка же наша уже в старости, юудучи вдовой, однажды призналась, что был ещё претендент на её руку – Анатолий Бирюков, впоследствии священствовавший в Тече, но она ему отказала. Из рассказов матушки мы узнали, что встретились они с батюшкой в Зауралье, что она гостила здесь где-то у своих родственников чуть-ли не [в] б[ывшем] Шадринском уезде, и здесь и произошла встреча, но не понятно, как здесь оказался наш батюшка, уроженец Харловой. Теперь опять-таки с досадой приходится пожалеть, почему мы в своё время не «изучили» этот важный момент в жизни наших родителей» // Там же. Л. 19.] Делались и отцом, и матерью намёки на то, что в сватовстве какую-то роль сыграл наш дедушка со стороны матери, впоследствии протоиерей Пермского кафедрального собора – Иван Алексеевич Никитин, и он же содействовал дальнейшему жизненному устройству наших родителей. Нам было ясно одно, что у родителей наших было особо близкое чувство и отношение к деду нашему И. А. Никитину: о нём они чаще вспоминали, чем о ком-либо другом из наших родственников.

В нашем фотоальбоме сохранились карточки с родителей в период начала семейной жизни. Как видно из снимка, и мать, и отец в молодые годы не были обижены внешностью.[91 - Там же: «Теперь приходится с болью и стыдом за своё прошлое сожалеть, что мы не сохранили старинных фотоснимков с наших родителей от времён их молодости, а также и вообще снимков с родственников от тех давних лет. В бурные годы жизнь трепала и бросала в разные стороны, и вот результат: многие семейные реликвии были затеряны. Эти снимки, помнится, первоначально хранились в коробке, а потом собраны были в альбом, который и был утерян. Как сейчас, вижу на одной карточке нашего батюшку, ещё до женитьбы, в подряснике с поясом поверх него, очевидно, бархатным с цветами. Лицо молодое, чуть вьющиеся волосы, без бороды и усов – всё, что потом мы видели у брата Алексея. Снимок, очевидно, был сделан, когда он состоял келейником у пермского архиерея Нафанаила.Матушка, очевидно, снята была перед венчанием. Наша старшая сестра восторгалась этим снимком и с гордостью замечала: «Наша мама была красавица!» Все мы разделяли мнение своей сестры, хотя на снимке матушка была так закутана каким-то платком, что лицо было сильно прикрыто им» // Там же. Л. 2–4.] Мы иногда уже в пожилые годы видели отца с гитарой в руках играющим и поющим его любимую песню «Ивушка», причём, он особенно выразительно пел. «Тятенька с мамонькёй неправдами живут»; или когда он играл какую-либо залихватскую песню и дробью подыгрывал пальцами по верхней доске гитары; переносясь мысленно от этого наблюдения к виду на фотокарточке, можно было понять, чем была обеспечена его победа над сердцем матушки. От этих времён на дне сундука сохранялись ещё наряды матери: платья с кринолинами, ботинки на высоком каблуке с тупым носком, шарфик и др., на основании чего можно думать, что и наша матушка в девушках имела привлекательный вид, чем и покорила сердце батюшки.[92 - Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «У него были серебряные часы с эмалиевыми украшениями и при них длинная серебряная цепочка. Он надевал их в торжественных случаях не столько для определения времени, сколько для официального вида. Они (часы) всегда висели на видном месте, а в юбилей серебряной садьбы сестра подарила ему бархатный «подчасник» с художественной вышивной работы верх-теченской монашки-мастерицы, и с этого времени часы висели не открыто на стене, а в «подчаснике». В семейном сундуке, который был, очевидно, приданым матушки, батюшка хранил свою «кассу» – бумажник со многими отделениями, который извлекал оттуда тайком, но нам иногда удавалось подсмотреть, как он из него извлекал красивые, голубые, зелёные или жёлтые бумажки, или вкладывал их в него. Увы! Бумажник был чаще всего худосочным. В том же сундуке хранилось приданое матушки и, между прочим, её венчальное одеяние, а нас больше всего занимали её ботинки с высокими каблуками и широкими тупыми носами» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 34–35.]

… Первое назначение по службе отец получил в пересыльный замок в Перми в качестве дьячка в тюремную церковь. Из воспоминаний отца, относящихся к этому времени, в памяти сохранились два: одно о том, как однажды пришлось ему мыться в бане вместе с убийцей и как он боялся, а второе, как он присутствовал при публичной казни, сопровождая тюремного священника, обязанного быть при казни для принятия покаяния от осужденного и «облегчения» его предсмертных страданий. По-видимому, отец недолго служил в этой церкви и был переведён потом в другую церковь, около вокзала, которая, судя по его описаниям, потом стала называться Петропавловской церковью.[93 - Имеется в виду Петро-Павловский собор.] В Перми отец прослужил около трёх с лишних лет.[94 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Жили они в Перми не долго, но воспоминаний было много и о городе, и о Каме, и о многих знакомых. В моей памяти сохранился ещё рассказ батюшки о встрече с одним сумасшедшим стариком в колонии для этих несчастных людей, куда он был приглашён на какой-то вечер. Батюшку поразило в нём глубокое проникновение в психологию людей, он показался ему кем-то вроде пророка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 20–21.] За это время в семью вступили старший брат Александр и старшая сестра – Александра. Как получено было назначение в село Теченское Шадринского уезда Пермской губернии (по настоящему административному делению – Бродокалмакский район, Челябинской области)[95 - На 2017 г. – в составе Красноармейского района Челябинской области.], нам не известно, но надо думать, что это произошло при содействии дедушки Ивана Алексеевича Никитина.


[96 - Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Остался не выясненным вопрос с переездом наших родителей в Зауралье. По-видимому Екатеринбургская епархия тогда не была ещё выделена из Пермской. Железной дороги ещё не было, и переезд был совершён на конной тяге. Батюшка рассказывал о каких-то своих знакомых путешественниках того времени, которые зимой в пути не заметили, как выпал ребёнок и хватились уже, отъехавши несколько вёрст после этого, потом возвратились, разыскали его и подобрали! У меня осталось впечатление такое, что это случилось с кем-то из знакомых наших родителей в тот момент, когда они направлялись в Течу. Приходится сожалеть, что этот момент из жизни наших ролителей остался тоже невыясненным» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 21–22.] ] С переездом в Течу собственно и начинается настоящая история нашей семьи, а всё предыдущее было, так сказать, только предысторией.[97 - Там же: «Ещё с большим стыдом за своё прошлое приходится признаться, что мы многое не узнали и из прошлого наших родителей – об их детских и юношеских годах, о том, как формировалиь их характеры и пр. Удовлетворялись только настоящим, непосредственным общением с ними, а теперь, когда это бывшее тогда «настоящим», стало отдалённым «прошлым», когда обострилось сознание и чувство рода, в особенности вблизи неизбежного рокового будущего – перехода «ad patres» [по-латински к отцам – ред. ] – появилось острое желание всё знать «de parentibus» [по-латински о родителях – ред. ], а возможности ограничены, и в некоторых случаях можно делать только догадки, вместо позитивных знаний» // Там же. Л. 5–6.]




Основной, теченский период семейной жизни[98 - В «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Теченское «житие».]



1. Сельский дьячок

Отец служил диаконом на псаломщической вакансии, т. е. тем, кого называли короче дьячком. Как участник богослужения он выполнял и функции диакона и функции псаломщика, но по оплате за, так называемые, требы, по дележу, так называемой, братской кружки, ему причиталась четвёртая часть, так, например, если совершение крещения ребёнка оплачивалось двадцатью копейками, то на его долю падало пять копеек. Особую, индивидуальную, плату отец получал за оформление, так называемого, обыска при совершении браков, а также за ведение метрических книг по своему приходу, в состав которых входили: а) списки о вступивших в брак, б) умерших, в) родившихся, г) списки, прошедших исповедь. За все эти списки платились гроши, а времени они отнимали много, потому что они пересылались в консисторию, которая требовала тщательного и аккуратного выполнения их. Как часто нам приходилось видеть за столом согбенную фигуру отца, целыми днями, с утра до вечера, переписывавшего «метрики».


[99 - Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Батюшка принимал участие в переписи населения в [1897 – ред. ] году, а в премию получил жестяную чернильницу-непроливашку, которую сохранил на память о своей «общественной» работе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 35–36.] ]

Как курьёз можно ещё в числе заработка отца отметить то, что ему предоставлялись уроки пения в нашей земской школе, тоже, конечно, за гроши. В чём состояли эти уроки? Он нас учил петь различные песни, например, на слова А. В. Кольцова.[100 - Кольцов Алексей Васильевич (1809–1842) – русский поэт.] Любимой песней была «Красным полымем заря вспыхнула». Окна школы весной приоткрывались, чтобы дальше по селу разносилась песня, певцы в поте лица старались вложить свою душу в любимую песню.

Самым унизительным способом оплаты труда были сборы, натуральная оплата. Псаломщикам предоставлялось право сбора по всему приходу. Были сборы: «петровское» в петровский пост (до Петрова дня – 29 июня) – собирались сметана, яйца; «осенное» – собирались овощи, курицы, утки, шерсть; «зимнее» – собиралось зерно; «праздничные» – перед праздниками – «Рождества» или, так называемыми, часовенными праздниками. И вот мы наблюдали, как по какой-нибудь деревне, или по нашему селу медленно передвигалась телега с кадочками, корзинами, мешками, а зимой кашева, отец наш, напевая «Господи, помилуй», переходил от избы к избе с неизменной просьбой «поделиться»; иногда с ним «делились», а иногда следовал ответ: «нечем. Бог пошлёт», – как иногда отвечали нищим. Унизительно и обидно, но нужда заставляла терпеть и сносить.

Так и создавался образ дьячка, забитого и униженного.[101 - Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 23 марта 1961 г.: «У отца, как я его помню, уже не было голоса. Он стал при произношении ектении заикаться и под старость мало выступа в качестве диакона. В своё время я много помогал ему за псаломщика» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 68.]


2. Хозяйство родителей

а) Дом. В первое время после переезда в Течу собственного дома не было, а семья жила на квартире. Когда и при каких обстоятельствах был куплен дом, мне не известно, но я родился в 1887 г. уже в своём доме.

Дом состоял из кухни, горницы, чулана и сеней. Уже в ту пору, когда ещё прирост семьи не прекратился, он явно был тесен для семьи. Горница разделялась на две половины ширмой, причём половина за ширмой была настолько узка, что там помещалась только родительская кровать. Впоследствии ширма была убрана и вся семья зимой спала на полу горницы, а летом молодёжь разбредалась на сон по телегам, коробам, стоящим навесом, а позднее уходила в «малуху», небольшую избу, сделанную из овина[102 - Овин – хозяйственная постройка, в которой сушили снопы перед молотьбой.].

Двор при доме разделялся на две части: в передней части были расположены: навес для телег и легких экипажей – «ходков», завозня – склад зимних экипажей, погреб, проход на заднюю половину двора, амбар, амбарушка, второй навес и вторая завозня для лошадей, а позднее на её месте поставлена была «малуха». С восточной и западной стороны прилегали небольшие садики с берёзами, акациями и черёмухой. В восточной стороне, в задней части двора расположены были по западной и восточной стороне навесы для сена, а между ними вглубь двора – конюшня, проход в огород, птичник, промежуточный навес и коровник.

Первоначально дом был покрыт тёсом, а все остальные постройки и баня в огороде покрыты были дерном. Вдоль всех построек заднего двора раньше была расположена глиняная стена, которую постепенно дожди размыли до основания. У дома к окнам были навешаны ставни и первоначально внизу дома были завалины. В таком виде наш домик предстал моим детским глазам.

Впоследствии и домик, и все постройки претерпели большие изменения: под дом был подведён кирпичный фундамент, над чуланом и сенями надстроены вышка и над домом и всеми строениями построены железные крыши[103 - «За исключением «малухи», над которой осталась черновая крыша». (Примеч. автора).]. Западная сторона домика была отремонтирована: сменены гнилые брёвна, сделаны кирпичные столбы у ворот и перед домом посажены были сирени и раскинут цветник. Внутри домика были по стенам и потолку горницы наклеены обои и полностью сменена мебель: на смену старым громоздким стульям были поставлены «венские» гнуты и поставлен круглый стол – творение двух бродячих деревообделочников. В таком виде этот дом был продан сёстрами за 400 руб. в … году.

б) Полеводство. Для церковного причта, как называли весь коллектив священнослужителей были отведены поля и покосы, каковые земли носили общее имя штат. Кроме того, отведены были участки под гумна. Отцу были отведены два поля: ближнее среди полей деревни Черепановой и дальнее – у деревни Пановой. Покосы были отведены у деревни «Кирды» и называлось это место «Соры». Я захватил в детстве ещё ту пору, когда отец занимался полеводством. Рабочих лошадей было четыре-пять, во дворе стояли телеги, а зимой дровни. Часть земли засевалась, а часть шла под пар. Все работы производились вручную и конской тягой. Уборка хлеба производилась силами поденщиков, а, также и заготовка сена. Тяжелая пора была для матери: ежедневно приходилось выпекать мешки калачей, готовить жбаны квасу и много различного варева на завтрак, обед и ужин. Зимой подолгу шёл обмолот. Хлеб в снопах сушился в овине и обмолачивался цепами, но уже начали появляться молотильные машины.

Много забот полеводство доставляло родителям, но у нас, детей, лучшие воспоминания связаны именно с полями, покосами. Поля были расположены в живописной местности: среди лесов, кустарников вишни, смородины, дикой черёмухи. На лужайках около полей был ковёр цветов, медуниц, пучек. Дальнее поле было расположено неподалёку от реки… Какое удовольствие было видеть лошадей на водопое, купать их. Не забыть возвращение с работ с песнями. Покосы были расположены у озёр, возле которых водились стаи журавлей. Незабываемая пора перевозки снопов с полей на гумно. Осенний солнечный прозрачный день! Сидишь на возу, медленно двигающемуся к гумну! Или сидишь на возу сена зимой под тёплым тулупом! Сколько удовольствия от поездки! При обмолоте самое большое удовольствие было сидеть у топки в «лазее» и выпекать в золе картошку. Однако отцу пришлось отказаться от посева хлеба: сломил ряд неудач. Много унёс с собой голодный год. Не забыть, как замерзала голодная скотина. Работники соседей Селивановых и наш только тем и занимались, что ходили взад и вперёд от них к нам и от нас к них, поднимали лошадей и ставили их к стенкам. Не забыть, как летом всё пожирала саранча и как организована была группа школьников, которые собирали саранчу в полог и сжигали, и всё равно она всё пожирала. Большой урон хозяйство отца понесло, когда сворованы были лошади. Помнится, как в крещенский сочельник вдруг подскакал верхом к нашему дому человек в тулупе, зашёл в кухню и бросил листочки бумаги, на которых было написано: приезжай туда то, вези четверть водки и столько-то денег, и получишь лошадей. Это был вызов конских воров, но отец не поехал и скоро отказался от полеводства, а поля превратил в ренту, оставив за собой только покосы.

С этого времени в хозяйстве держались только две лошади, в полях остались только ягодники и участки для скашивания травы на телегу, чтобы скармливать её дома. В это время и овин за ненадобностью был перестроен на «малуху». Гумно стало применяться для загона лошадей на день в летнее время. Однако связи с полями мы не теряли, и самым большим удовольствием летом было съездить на поле, собрать ягоды и привезти пучки.


3. Воспитание детей

В семье всего деторождений было восемь, а в живых осталось семь человек. Девочка Катя умерла в детском возрасте. При бюджете, которым располагал сельский дьячок, вырастить и воспитать такую семью являлось делом трудным.[104 - Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Я появился на «свет божий», когда нашим родителям было уже под сорок лет, и в моей памяти они сохранились в таком виде, когда появились первые морщинки на лице и первые сединки в волосах. Ещё в детские годы я наблюдал их заботы не в виде каких-то скрытых глаз психических переживаниях, а в конкретных формах их проявления. Помню, я почему-либо проснулся раньше положенного мне времени и вижу: сидят они за утренних чаем в глубокой задумчивости и распределяют копейки на хозяйственные расходы. Потом матушка переходил в кухню, и она (кухня) наполняется её движениями и сопутствующими им звуками: слышно, как в печке начинают трещать дрова, как начинает свой разговор квашня под воздействием её рук при сбивании теста, как переговариваются горшки и кринки и пр. Одновременно готовится самовар для встающих от сна детей, и на столе появляются преженики или лепёшки из только что поднявшегося теста. Летом, когда нужно было кормить подёнщиков, матушка выпекала много калачей и одновременно готовила обед на семь-восемь персон. Относительный отдых наступал зимой, когда дети разъезжались по духовным учебным заведениям» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 26–27.] В самом деле, не считая того, чтобы накормить и одеть семь человек детей, что означало ещё выучить их? Возьмём самые простые вычисления: чтобы выучить мальчика и поставить его, как говорится, на ноги требовалось учить его десять лет: четыре года в духовном училище и шесть лет – в семинарии (имеется ввиду законченное образование на должности священника). В семье было пять мальчиков, следовательно, расходы на их образование за весь период его должны составить пятьдесят годичных норм. Девочки учились в епархиальном училище по шести лет, то следовательно на их обучение нужно еще двенадцать годичных норм, а всего на мальчиков и девочек падает, следовательно, шестьдесят две годичные нормы. Если же прибавить к этому обучение в сельской школе, что составит двадцать одну годичную норму, а всего, следовательно, будет восемьдесят три год[ичных] нормы.

Если принять продолжительность периодов обучения детей[105 - «т. е. того времени, которое падает на жизнь родителей». (Примеч. автора).], в тридцать лет, то получится, что каждый год на бюджет семьи падало почти по три человека учащихся, т. е. каждый год обучалось по три человека в раз. Так получалось, что в первом потоке в раз учились Александр, Александра и Алексей; а во втором потоке – Василий, Николай и Юлия.

Что же помогало нашим родителям в этом случае? Во-первых, то[, что] часть детей училась при этом на казённом или полуказённом содержании, а во-вторых дети учились хорошо: за исключением брата Ивана, никто не оставался ни в одном классе на повторительный курс. Когда старший брат – Александр – сделался священником, то он помогал кое в чём отцу, но особенно можно сказать пожертвовала своей жизнью для семьи старшая сестра – Александра. Кое-что уже сами дети изыскивали на своё обучение уроками, пением.

Что говорить, конечно, жилось бедно, а родителям было очень тяжело. Что значило, например, сшить сапоги кому-либо из братьев. Одни и те же голенища к сапогам переходили от брата к брату. Также валенки, кое-что из верхней одежды. Неудивительно, что сахар к чаю выдавался по кусочку; белая булочка давалась только в воскресенье и тому, кто ходил к обедне. Калоши покупались уже примерно в возрасте 16 лет. Для родителей первым стоял вопрос: как накормить, напоить, одеть. Воспитание уже начиналось, когда дети поступали в духовное училище, «на бурсу» и дальше в семинарию или в общежитие епархиального училища. И всё-таки из пяти братьев три закончили духовную академию, при чём один со степенью магистра богословия. Много значил пример старших: младшие старались в учёбе не отставать от старших. В семье были ровные, спокойные отношения между родителями и детьми. Только раз в жизни я был свидетелем того, как отец в суровом тоне разговаривал с братом Алексеем по поводу того, что он задумал оставить семинарию из-за того, что будто бы с ним несправедливо поступил преподаватель богословия Тихомиров.[106 - Тихомиров Александр Иванович – сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии. С 1885 г. преподаватель Священного Писания в Пермской духовной семинарии, в 1893–1896 гг. преподаватель еврейского языка. В 1896–1902 гг. секретарь семинарского правления. Имел ордена: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. Скончался 10 июня 1906 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел неофициальный). С. 572–573.]

Как часто приходилось нам наблюдать родителей в ранние часы за чаем решающими тяжёлые вопросы материального обеспечения семьи, когда подсчитывались копейки. Всё было отдано для детей.[107 - Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Дома [отец] иногда шутил с сыновьями, когда в щах или жарком попадал лён, он объявлял: «кто перекусит его – женю». Заметивши, что у меня стал развиваться неплохой голос, он объявил: «Васька у меня будет артистом». Выражение «Васька» было употреблено скорее при похвале, а так в семье не принято было пользоваться такими названиями пренебрежительного типа. Оставивши занятия сельским хозяйтсво – посевами хлеба, батюшка как-то заскучал и решил заняться столярным делом: он сделал диван и тарантас» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 36–37.] Детство наше было, конечно, материально бедным, как сравнить его, например, с детством нынешних малышей: не полагалось нам ни туфелек, ни тапочек, ни чулочков, но оно было богато многими впечатлениями от окружающей природы, а главное [—] теплом семейного очага. Как не вспомнить, например, традиционные пельмени по понедельникам, когда вся семья садилась за их подготовку: кто делает сочни, кто защипывает пельмени, все у одного стола. Вот где подтверждалась правда поговорки: «один горюет, а семья воюет». А поездки всей семьёй за ягодами, за грибами, за ветками на веники, на уборку сена – сгребать и копнить! Нет, я не хотел бы другого детства!


[108 - Там же: «Летом 1915 г. мы с женой посетили Покчу, родину матушки. Мы долго плыли на пароходе (он шёл с остановками из-за недостатка топлива). В Чердынь мы приплыли уже на лодке: река обмелела. Мы осмотрели чердынские древности, любовались окрестностями, в том числе камнем «Полюд». В Покче мы нашли домик, в котором прошли детские годы и девичество матушки, но всё бегло, и потом жалели, почему мы не разыскали кого-либо из старожилов, кто, возможно, помнил ещё нашу матушку в её девические годы» // Там же. Л. 38–39.] ]

Отец умер в возрасте 67 лет[109 - Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «В 1916 г. он умер именно 25-го сентября, а виделись мы с ним последний раз летом 1914 г. Умер он 67 лет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 39.], а мать в 76 лет[110 - Там же: «Матушка умерла в 1926 г. Летом мы виделись с ней последний раз. Она была уже очень слаба, но в день нашего отъезда мобилизовала ещё все свои силы и при прощании сказала: «больше не увидимся», и полились горячие слёзы, которые я видел последними в нашем домике. Она умерла 76 лет» // Там же. Л. 39–40.] и похоронены они на нашей родине – в селе Русско-Теченском, Бродокалмакского района, Челябинской области. Мир праху их! И да будет земля им лёгкой!



    26. VIII.[19]60.
    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 1–15 об.




Антонина Ивановна Тетюева[111 - В составе «Семейной хроники Игнатьевых в «пермской коллекции» воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Тётушка Антонина Ивановна».]


В жизни иногда бывает так: начинаешь вспоминать о ком-либо из близких людей, и вдруг окажется, что воспоминания получаются разбросанными и случайными, а хотелось бы восстановить в памяти живой и полный образ этого человека; и тогда в душе возникает досада на себя: почему я в своё время не позаботился о том, чтобы собрать об этом человеке более полные сведения и обида за него: почему я был так невнимателен к нему. В таком именно положении оказался автор этой заметки, задавшись целью восстановить в памяти образ своей тётушки – Антонины Ивановны Тетюевой.

У нашей матушки были два брата и одна сестра, моложе её на десять лет. По обычаю тех лет, младшая сестра была крестницей старшей сестры и всегда любезно называла её крёстнинькой. Вот эта крестница нашей матушки и была нашей тётушкой Антониной Ивановной. Из всей нашей родни по линии отцовской и материнской никто другой не стоял так близко к нашей семье, как тётушка А. И.: она не один раз бывала в нашей Тече, довольно часто писала письма нашим родителям; через неё наша матушка получала сведения о жизни своих братьев.

Различные судьбы были у сестёр. Наша матушка после выхода замуж навсегда покинула родное Прикамье и родную Покчу около Чердыни. Всю свою жизнь она прожила в Зауралье, на границе с Сибирью, в совершенно других природных условиях, чем те, которые были у ней в детстве. Окружённая большой семьёй, она всю свою жизнь без остатка отдала семье. У автора этой заметки до сих пор сохранились в памяти картина обеденного застолья в нашей семье, которую можно назвать символизирующей жизнь нашей матушки. Семья за столом, в кухне, недалеко от кухонной печи. В головной стороне стола сидит отец, по трём сторонам – шесть человек детей и в уголке, ближнем к печке, на «притыке» сидит, вернее сказать – время от времени присаживается наша матушка. Здесь её боевое место. Чашка с супом или тарелка с кашей моментально пустеют, и наша матушка то и дело вновь и вновь наполнует их, лишь на минуту присаживаясь к столу для принятия пищи; в основном же она обедала после того, как все выходи[ли] из-за стола. А длинные вечера? Которые она проводила за чинкой белья! И так вся жизнь! Всё для семьи!

Совсем иначе сложилась жизнь нашей тётушки Антонины Ивановны и самым главным отличием в её судьбе было то, что она на всю жизнь осталась одинокой и прожила всю свою жизнь в Перми, работая в больницах или частным образом, приватно, как тогда говорили, «сестрой милосердия». Почему именно так, а не иначе сложилась жизнь нашей тётушки; где она училась профессии «сестры милосердия» и вообще где и как она получила образование – это осталось автору сего не известным, и вот поэтому то он и сожалеет теперь о том, почему он в своё время не выяснил эти вопросы. Чего проще было тогда взять и расспросить об этой тётушку, но молодость эгоистична: она живёт настоящим моментом, не вдаваясь в то, как получилось это настоящее.

Моё первое знакомство с тётушкой произошло ещё в детские годы в один из приездов её в нашу Течу. У тётушки был туберкулёз лёгких, пока что в скрытой форме и она периодически, через года два-три приезжала на кумысный курорт в Усть-Караболку, находившуюся верстах в сорока от Течи; а после курорта она приезжала к нам погостить на месяц. Первое впечатление моё от встречи с тётушкой было такое, что мне показался приезд её к нам появлением человека из какой-то другой страны: всё в ней было не то, к чему мы привыкли в деревне – одежда, причёска, манера держаться, даже отдельные предметы обихода – чемоданчик, сетка, ремешки, рюкзак – всё казалось не «нашим», не деревенским. Позднее я понял, что тогда я первый раз в жизни подметил различие между городом и деревней, и город, а также жизнь в нём мне впервые представились различными, противостоящими деревне. В дальнейшем я много раз слышал о тётушке от брата Алексея, который учился в Пермской семинарии и бывал у неё. И вот, наконец, и я перекочевал в Пермь для продолжения образования в семинарии и, таким образом, получил возможность встречаться с тётушкой. В это время, в возрасте 15–16 лет, я уже не был таким «дикарём», деревенским мальчишкой, как в детстве, и, как говорится, [привык] и к городу и городской жизни, и тётушка уже не казалась мне какой-то отгороженной от меня «феей». Она в это время уже не была на постоянной работе, а получала какую-то незначительную пенсию по болезни, вроде четырёх рублей в месяц, и только время от времени частым образом прирабатывала на жизнь. Жила она далеко от семинарии и я реденько отправлялся в «путешествие» к ней в свободные часы, т. е. между двумя и пятью часами дня. Сначала я шёл на Слудскую площадь, подходил к самому высокому спуску с неё в южную часть города, спускался по деревянной лестнице со многими ступеньками и дальше шёл до конца улицы, пересекая несколько по перечню улиц, и, наконец, поднимался на второй этаж деревянного дома по лестнице со двора. Здесь и обитала моя тётушка. Жила она в этом доме, очевидно, не на правах квартирантки, а скорее – на положении домовницы и занимала не комнату, а каморку, в которой на уплотнении стояли её кровать, прикрытая одеяльцем собственного её вязания, столик, и два стула, угловой столик, со швейной машиной на нём, на стенах одеяние, завешанное простынёй и на оконце какие-то цветы. Всё у неё было в порядке и в абсолютной чистоте. Тётушка встречала меня всегда приветливыми словами: «А! Васенька пришёл»… и начинала хлопотать об угощении. Потом начинались беседы. О чем мы с ней тогда беседовали, я теперь не помню. Вероятно, о том, что пишут из Течи. Других тем для беседы не могло быть: я не был знаком кроме неё ни с дядями, ни с тётями по маминой линии; для меня был чуждым врачебный мир, с которым она была связана по своей профессии, а семинария не могла для неё иметь никакого интереса.


[112 - Текст зачёркнут автором.] Только однажды, не помню, по какому случаю зашла речь о ректоре семинарии Добронравове, и тётушка рассказала мне, как она ухаживала на дому за больной дочерью его Лией. У ректора было два сына и три дочери. Две дочери носили библейские имена – Рахиль и Лия. Последняя была его любимицей и умерла от скарлатины. «Как он убивался и плакал» – рассказывала о ректоре тётушка по поводу утраты этой дочери. Моё воображение, несмотря на все усилия, не в состоянии было представить нашего ректора – грозного великана – плачущим. Раненный могучий лев – так образно я мог представить ректора убитым его горем.

Мне приходилось иногда видеть тётушку в кругу её близких знакомых и друзей, вероятно, тоже медицинских сестёр. Она оживлялась и в эти моменты она казалась мне не одинокой, а окружённой семьёй. Подруги весело беседовали, смеялись, разговаривали о знакомых врачах, о больных, с которыми имели дело. Таким образом и я volens-nolens[113 - volens-nolens – по-латински волей-неволей.] посвящался в разные медицинские новости города. Я радовался за тётушку, что вот она не одна и мне было приятно видеть её весёлой и жизнерадостной. Иногда у подруг в компании появлялась мысль сходить в оперу, и тут начинались разговоры о певцах-кумирах, о любимых операх, составлялись планы похода в театр. Да, тут именно затевался поход, коллективный, со всеми подробностями его организации вплоть до подготовки костюмов и т. д. Нигде в мире, вероятно, не было таких поклонников оперы, какие были в Перми. Нигде в мире, вероятно, не обожали так лирических теноров, как в Перми.

Я был однажды у тётушки, так сказать, на производстве – в Александровской больнице, где она временно заменяла одну заболевшую медицинскую сестру. Здесь всё было для меня новым и необычным: палата с больными, куда мне разрешили пройти, и тётушка в большой комнате мне показалась маленькой, время от времени снующей между рядами кроватей. И здесь, на «людях» она мне опять казалась не такой одинокой, как в той каморке, в которой я её чаще видел.

Во время русско-японской войны тётушка была сестрой милосердия на фронте. Она была в Харбине, Мукдене в госпиталях, которые находились вблизи высшего командования. Она встречалась с главнокомандующим генералом Линевичем[114 - Линевич Николай Петрович (1839–1908) – русский военный деятель, генерал от инфантерии. Главнокомандующий сухопутными и морскими вооружёнными силами, действующими против Японии в 1905–1906 гг.], назначенным вместо Куропаткина.[115 - Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925) – русский военный и государственный деятель, генерал от инфантерии, военный министр, главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами во время русско-японской войны. Командовал в сражениях при Ляояне, Шахэ, Сандепу и Мукдене, последовательно проиграв их все.] Она ничего не рассказывала об этой позорной войне. Почему? Может быть, потому, что воспоминания были неприятными, тяжелыми. Но почему я, зная о том, что она была на войне, ни разу не расспрашивал её об этом? Почему? Может быть, потому же, по чему и она не рассказывала об этом: стыдно было говорить о пережитом позоре. Что стоила только гибель адмирала Макарова[116 - Макаров Степан Осипович (1849–1904) – русский военно-морской деятель, полярный исследователь, вице-адмирал. Командующий Тихоокеанской эскадрой, погиб во время русско-японской войны.] и художника Верещагина![117 - Верещагин Василий Васильевич (1842–1904) – русский живописец и литератор, один из наиболее известных художников-баталистов. Погиб вместе с вице-адмиралом С. О. Макаровым при взрыве на мине броненосца «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура.]

Тётушка была единственным посредником между нашей семьёй и своими братьями – Иваном и Василием. Больше всего забот ей доставляла судьба младшего брата – Василия Ивановича. Он был талантливый человек, музыкант, композитор, но семейная жизнь у него сложилась неудачно. Брат Алексей, когда учился в семинарии, бывал у него в Нердве и Полазне и был свидетелем неладов между ним и женой его Аллой Петровной. В результате дядя схватил туберкулёз, медленно таял и скончался, кажется, в Полазне. Тёмное дело семейные отношения, но тётушка винила во всём Аллу Петровну, даже и в том, что дядя под конец злоупотреблял вином. «Едва дождалась смерти мужа, как через окошко вылезла и ушла к своему любовнику» – так саркастически отозвалась тётушка об Алле Петровне по поводу смерти дяди (в роли возлюбленного имелся в виду учитель того села). Это был единственный случай из моих встреч с тётушкой, когда, как говорится, она «вышла из себя» и запальчива это сказала мне, юноше 18–19 лет, и притом спустя примерно полгода после смерти дяди. Для меня это было очень необычным, потому, что я привык слышать всегда спокойный и какой-то по особенному душевный голос тётушки. Только горе, большое горе и неизбывное, очевидно, вывело тётушку из состояния её равновесия и обычного такта. Всю глубину этого горя я увидел ещё дома, когда было получено печальное тётушкино письмо с извещением о смерти дяди, и когда наш домик огласился безудержными рыданиями матушки. Лет за пять или шесть до этого тётушка тоже извещала моих родителей о смерти старшего брата матушки – Ивана. Так, расставшись со своими братьями в юности, наша матушка с ними в жизни уже не встречалась, а получала только печальные извещения о их смерти, а посредником между сестрой и братьями была тётушка: она в своих письмах сообщала то или другое о жизни братьев.

Со смертью братьев на тётушку легки новые заботы о сиротах умерших. У дяди Ивана остался круглым сиротой приёмный мальчик, взятый при приюта – Борис, по некоторым признакам не «русского» происхожения. Он остался, не получив устойчивых навыков воспитания, не по летам развитый, балованный. Никто официально не был назначен его опекуном, но тётушка, как, вероятно, и всякая на её месте другая тётушка, в силу такого своего положения, считала себя опекуном Бориса, зная, что наша матушка переобременена своей семьёй. Борис же прежде всего бросил учение и рано, в возрасте 15–16 лет, занялся бродяжничеством: то он объявлял себя артистом какой-то кочующей труппы, то каким-то служащим и т. д. Некоторые время после смерти дяди до бродяжничества он летом приезжал к нам в деревню, жил у дяди Василия и на короткое время бывал у тётушки. Сделавшись «бродягой» и ведя беспутную жизнь, чем он даже рисовался, он, зная, что у тётушки остались кое-какие мелкие вещи из наследства дяди Ивана, приходил к тётушке и вымогал эти вещи, чтобы пропить их. Оставалась последней из выдаваемых ему вещей – икона с серебряной ризой, и он явился за тем, чтобы снять серебро и продать, а деньги пропить.

Несмотря на свою безграничную мягкость и доброту, тётушка прощала Бориса и он больше никому из нас не показывался на глаза. Ходили слухи о том, что, в конце концов, он сложил свою голову во время первой империалистической войны на одном из фронтов её.

У дяди Василия осталась дочь – Милица. Мать её, Алла Петровна, вышедши замуж за учителя, можно сказать, бросила девочку на попечение тётушки, которая устроила её, как сироту, учиться на казённый счёт в епархиальном училище, а на летние каникулы Милица ездила к нам в Течу. После смерти тётушки в судьбе Милицы принял участие наш дедушка – протоиерей Иван Алексеевич Никитин, а дальнейшая судьба её осталась не известной.

Так, нашу тётушку Антонину Ивановну тоже не «миновала чаша» забот и хлопот, которые, очевидно, природой определены всем тётушкам и входят в самое название «тётушки», в самое понятие о ней.

«Снег на голову».

В 1905 г. нашу семью постигли два несчастья: пала корова от бешенства и пала лошадь. В виду того, что семья пользовалась молоком от бешеной коровы, наш земский врач – Меньшиков Алексей Семёнович – всех нас в количестве восьми человек направил в Пермь на прививки от бешенства, выхлопотав на это пособие. И вот вся эта наша орава, как «снег на голову» обрушилась на голову тётушки. Были и радость и хлопоты. Тётушка нашла для нас какую-то избушку у одной из своих знакомых, где мы могли только в повалку спать на полу. Двадцать дней мы принимали уколы. Было много воспоминаний у наших родителей: ведь начало служебной деятельности у отца было в Перми. Были встречи с Досмановым, дедушкой Никитиным. Сколько забот и хлопот было у тётушки. Отец наш был тогда в Перми в последний раз, а матушка приезжала ко мне в семинарию в бытность мою помощником инспектора со старшей сестрой и племянницей, но тётушки уже не было в живых.


Смерть тётушки

Я учился в Казанской духовной академии и получил письмо от брата Николая из Перми с печальным извещением о смерти тётушки. В письме была приписка о том, что она умирала тяжело, а именно: по словам присутствующих при этом сиделок больницы, она кричала: «Не хочу умирать!» Это было в 1910 г.

Прошло уже полвека, а образ тётушки Антонины Ивановны стоит перед моим умственным взглядом. Вот сижу я в её каморке и пьём чай с неизменным вареньем из рябины. Никогда бы я да, вероятно, и никто другой не подумал бы, что может быть варенье из рябины – сочетание горечи и сладости, а вот у тётушки я пил чай именно с таким вареньем, пил с наслаждением, и это варенье навсегда у меня ассоциируется с тётушкой. Так бывает в жизни, что какая-либо деталь так запоминается навсегда в связи с личностью кого-либо. В нашем семейном альбоме хранились две карточки с тётушки: от её молодых лет и в пору, когда болезни наложили на её облик свои неизбежные черты, особенно, когда на лице у ней на одной щеке появилось пятно величиной с пятак – экзема. Припоминая вид тётушки на первой карточке – вид цветущей девушки[118 - Из очерка «Тётушка Антонина Ивановна» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У нас была карточка с неё ещё в цветущую пору её жизни. Снимок был отпечатан на бумаге с розовой окраской, и тётушка изображена на нём во всей своей красоте: в нарядных одеяниях, с модной причёской и веером, устремлённым куда-то вдаль. Такой и сохранилась она в моей памяти» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 46.] – и видя её одинокой в её каморке, я часто думал, почему она осталась одинокой. Спросить постеснялся, а теперь жалею, потому что чувствую, что мне чего-то недостаёт для восстановления полного образа тётушки, а все мои отдельные моменты воспоминаний о ней не имеют внутреннего единства.

Сравнивая столь различные судьбы сестёр: моих матушки и тётушки – а также и из наблюдений над другими случаями в жизни, я приходу иногда к мысли о том, что в области нравственного мира, а именно того, что касается судьбы людей тоже, может быть, есть какой-то закон, вроде закона средних температур, или среднего выпадения атмосферных осадков, по которому если в одном месяце, скажем, выпало больше, чем следовало осадков, то в другом выпадет меньше и наоборот, т. е. я хочу сказать, что в судьбе двух сестёр многодетность одной из них уравновешивалась одиночеством другой. Но чувствую, что я забираюсь здесь в области метафизики.



    2/XII – [19]60 г. 9 ч[асов] вр[емя] св[ердловское]
    ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 55–64 об.




Александр Алексеевич Игнатьев[119 - В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «свердловской коллекции воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Старший». В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» очерк «Старший» автор ведёт от лица «Пети Иконникова» и уделяет больше внимания событиям вокруг свадьбы старшего брата Александра и отношениям с новой роднёй.]


Расстояние между нами было по возрасту в четырнадцать лет.[120 - Александр Алексеевич Игнатьев родился в г. Перми 20 ноября 1872 г. и был крещён 21 ноября 1872 г. в Александро-Невской больничной церквии г. Перми. Восприемниками при крещении были диакон Пётр Иоаннов Игнатьев и священника Иоанна Пономарева дочь Елисавета. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 316. Л. 457 об.-458).] Я запомнил его с того времени, когда он по окончании Пермской дух[овной] семинарии в течение двух лет работал сельским учителем в Колединских Песках.[121 - Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Далматовский район Курганской области.] Он приезжал домой только на каникулы и в моём представлении уже не был членом нашей семьи из тех, которые всё время были при нас, в нашем домике, а являлся уже оторвавшимся для самостоятельной жизни. Помню, он привозил мне разные подарки: детские книжки с картинками или одни картинки.[122 - Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… например, он однажды привёз ему книжку с картинками, а на лицевой обложке её был нарисован пышный подсолнух в полном цвету» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 17 об.-18.] Сам он любил рисовать и выпиливать что-либо лобзиком. Поэтому он мне казался художником, «искусником». Странно то, что я не столько заметил тогда его внешний вид: черты лица, рост, манеры, сколько его одежду. Особенно мне запомнилась его визитка, серая, как мне показалось тогда, очень красивая и дорогая. Позднее я узнал, что его отношения ко мне – особенное внимание – основано было на том, что он был моим крёстным отцом, а этому в те времена придавалось большое значение.

Он учился, очевидно, в Далматовском дух[овном] училище, но никогда не вспоминал ни о своём учении в нём, ни об учении в Пермской дух[овной] семинарии.[123 - Игнатьев Александр Алексеевич окончил Далматовское духовное училище по 2-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г.] У него была карточка с его однокурсников-выпускников, на которой красовались ректор Добронравов, преподаватель философии А. Н. Юрьев и совсем ещё молодой преподаватель математики В. А. Кандауров, а из учащихся – Павел Пономарёв, впоследствии профессор Казанской академии, и А. И. Дергачёв. Он больше вспоминал о Каме и при встрече со мной, когда я учился в Перми, всегда спрашивал: «Ну, как Кама?» – и начинал восторгаться её величавостью. Учился он в семинарии хорошо и кончил её по первому разряду – «студентом».[124 - Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «О детских и юношеских годах этого брата никогда и никто ничего не говорил и Петя ничего не знал, как будто их не было» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 18.]

Я запомнил его хорошо в то последнее лето жизни его в нашей семье, когда он был женихом.[125 - Там же: «Петя запомнил даже отдельные детали этого события. Так, он помнил, как семья Иконниковых, в том числе и Петя отправилась к Бирюковым с предложением Марии Владимировне, точнее сказать – о[тцу] Владимиру, потому что было ясно, что всё это зависит только от него. Почему вся семья ходила поэтому делу для Пети осталось загадкой; может быть, для важности. Петя запомнил, как во время разговора о предложении о[тец] Владимира вызвал Марию Владимировну и со свойственной ему манерой говорить строго сказал: «Машка, тебе делает предложение Александр Алексеевич, пойди в эту комнату (он указал), подумай и дай ответ. Она подумала и сказала: «Папочка, я согласна». Дальше Петя запомнил, что наречённые жених и невеста стояли рядом, читали какие-то молитвы, и было объявлено о свадьбе» // Там же. Л. 18–18 об.]

Перед свадьбой он заболел. Я помню, он лежал в коробу в нашей завозне и томился в ожидании свадьбы. Мне пришлось тогда быть посредником между ним и его невестой – Марией Владимировной Бирюковой, но инициатива по использованию меня в этом направлении всегда исходила от невесты.[126 - Там же: «Предполагалось, что свадьба должна вот-вот совершиться, но дело затянулось на целый месяц, потому что жених заболел: у него был какой-то нарыв. В действительности получилось так, что гуляние свадебное растянулось на месяц: Бирюков выдавал замуж старшую дочь и никто не жалел на это торжество. Пока жених выздоравливал, гости в доме Бирюковых по существу не переводились. К невесте на свадьбу приехала подруга из Екатеринбурга, дочь известного в наших краях иконописца Звездина, так и она так и жила целый месяц до свадьбы. Молодежь – братья и сёстры жениха и невесты и их друзья – гуляли во всю. Можно сказать, что свадьба продолжалась целый месяц. Невеста избрала Петю своим посредником между ней и женихом, ловила его и спрашивала что-либо о женихе, а чтобы задобрить его, целовала его, чем он, по правде сказать, тяготился» // Там же. Л. 18 об.-19 об.Звездин Василий Иванович (1836-1920-е) – русский художник-иконописец.]


[127 - Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Весть о том, что Бирюков выдает дочь замуж за диаконского сына, на селе была воспринята простыми людьми, т. е. крестьянами, как мезальянс: выдача замуж богатой невесты за бедняка. Если рассуждать по-житейски, по бытовому образу жизни жениха и невесты до их замужества, по существу, это так и было: сословие было одно – духовное, но положение материальное внутри его различное – у одной и той же кассы у одного три доли, у другого – одна. Грубое сравнение их быта: в одной семье за обедом у каждого отдельный столовый прибор, в другой – на столе одна миска, из которой ложки непосредственно направляют содержимое по различным ртам. Кроме того, основы семейного уклада и внутрисемейные отношения были различными, в некоторых отношениях до противоположности. Поскольку жених, принимая сан священника, выходил в материальном отношении на уровень привычного для невесты быта, по крайне мере в потенциальном отношении, то считалось, что с этой стороны всё благополучно; что же касается некоторых специальных особенностей в прежнем укладе и семейных привычках жениха и невесты, то считалось, что время выровняет их, так сказать, нивелирует. Отсюда было общее мнение, что сочетание получилось не плохое, и можно ждать спокойной и обеспеченной жизни у молодых.Свадьба, наконец, была сыграна пышно: с шаферами, подарками и пр. Когда установились интимные отношения между женихом и невестой: незадолго до свадьбы, или ещё с детских – остались их тайной. Может быть, жених потому и был два года учителем, что ждал невесту, когда она закончит епархиальное училище и выйдет в брачный возраст: она вышла замуж через год по окончании епархиального училища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 19 об.-20 об.]


[128 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Говоря о свадьбе старшего брата, нельзя не вспомнить о двух наших подвижниках тех лет. Сентиментально в духе Стерна, родоначальника, как нам говорили, сентиментализма, но зато справедливо. Речь идет о Бурке и Воронке. Милые наши лошадки! Досталось им с этой свадьбой: не выходили они из хомутов. Как сейчас вижу их: Бурко в корню, а Воронко в пристяжках. Вот бегут они трусцой: Бурко, опустив голову, а Воронко ещё гоглится.По подсчетам за лето они вогнали тысячу вёрст. Как погиб Бурко – не известно, а Воронко сгиб от сапа» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 20 об.-21.Стерн Лоренс (1713–1768) – английский писатель XVIII века, священник.]


[129 - Там же: «В скором времени после свадьбы молодые уехали в Екатеринбург, где жених должен был рукополагаться во священники. Здесь они снялись до рукоположения или у Метенкова или у Москвина. Фотограф снимок отпечатал в розовых тонах со цветами. И сняты они здесь счастливые, молодые. Как всё-таки хороша молодость, как утро ясного дня! Назначение было дано в Сугояк, в шести верстах от Течи. Любопытно, что до этого времени ничего не было слышно о Сугояке.О[тец] Владимир сделал всё для устройства молодых до последней поварёшки. В Сугояке в доме священника были комнаты: просторная кухня с сенями, столовая, спальня, зал, кабинет, прихожая с парадного входа, веранда. Все комнаты были меблированы полными гарнитурами венской мебели, столов, разных занавесок, дорожек, тюля; в спальне – кровать и др. принадлежности. Полные сервизы – столовой и чайной посуды. Лошадь с седлом. Сундуки с одеждой. Всё! Это было дело рук тестя. Даже прислугу на первых порах им нашли: из Баклановой – стряпку Агафью, из Кирдов – работника Проню.Настал день поздравления с новосельем, и вот родителей наших бурко и воронко повезли с хлебом и солью в Сугояк, а потом туда наехали семьи жениха и невесты. Любопытно, как реагировало население Сугояка на появление такого количества новых людей. Мужская молодежь в то время одевалась преимущественно на русский народный манер: красная рубаха, плисовые шаровары, пояс с кистями, сапоги. И вот, когда в таком виде нагрянуло несколько таким образом одетых молодых людей, то среди населения пошёл слух о том, что приехали «крашельшики» красить церковь.С этого момента, примерно, на двадцать лет Сугояк включился в состав теченской «поповки».Как определить отношения между новой родней? Между детьми была дружба, но дети Иконниковых не солидировались никогда с Бирюковыми в том, что была в них специфически бирюковское, что определялось словом «бирючата». Дети Бирюковых не называли Петю иначе, как Петенька. Когда Петя поступил учиться в Камышловское дух[овное] училище, Андрюша Бирюков сразу показал кулак с предупреждением, что если кто хоть пальцем заденет Петю, то… Детям, особенно девочкам, было неприятно, что их отец был груб с другими детьми. Так, когда Петя однажды присутствовал случайно за обедом у Бирюковых и отец начал по своему обычаю «хвалить» его: «мать, наложи ему каши»… дети, видимо, с опасением уговаривали: «папочка, не надо!» Уговаривала и матушка: «Володенька, не надо», но самодур у неё был во власти своей стихии. Когда в 1914 г. объявлена была война, он всё-таки не удержался и сболтнул в семье: «Идёмте бить»… имелась в виду жена А. Ф. Иконникова немецкого происхождения. Это была, конечно, шутка, но грубая, самодурская. Когда его дома не было, дети звали к себе: «идём к нам – папы нет дома». Когда ходили по большим праздникам с крестом, он имел обыкновение подсчитывать свои суммы в доме диакона (последний пункт) и давались детям деньги на пряники. Зятя он звал Александром Алексеевичем и по отношению к нему был всегда корректен. По отношению к нашему отцу он был деликатен, но общался на ты и называл диаконом. Исключительно предупредительным был в отношении к нашей матери. Как относился к нему наш отец? Они вместе работали всю жизнь, и он привык к его самодурству, хотя оно явно претило его взглядам. И такова сила привычки: смерть протоиерея (он умер раньше отца на год с небольшим) так подействовала на него, что он растерялся и потерял душевное равновесие: у него началось легкое умопомешательство. Началось с того, что он стал жаловаться по поводу смерти протоиерея: «Вот, что наделал, вот, что наделал». Протоиерей ещё не умер, а он сказал трапезникам, чтобы они звонили с извещением о смерти. Сам стал распродавать разные вещи, готовясь к смерти» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 21–23 об.Протоиерей Владимир Александрович Бирюков умер 25 мая 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 26 (26 июня) (отдел официальный). С. 175), а заштатный диакон Алексей Иоаннович Игнатьев – 25 сентября 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 45 (06 ноября) (отдел официальный). С. 326), т. е. с разницей в 4 месяца.]

Я помню его совсем молодым попиком: в подряснике, а в домашних условиях иногда без него – в ситцевой рубашке, подтянутой пояском и плисовых шароварах. Мне казалось, что он не давал своим волосам вдоволь расти в длину, и подстригал их, чего не полагалось.

Он всегда чем-либо увлекался, но только не своей службой. Наоборот, мне казалось, что его увлечения всегда сводились к тому, чтобы, как говорится, забыться от своей службы. Он выписывал много газет и различные ценные книги, например, Брэма. Он купил фотоаппарат и увлекался фотографированием. В Сугояке[130 - Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Красноармейский район Челябинской области. Пророко-Ильинская церковь с. Сугояк, каменная, построена в 1862–1868 гг. Приход открыт в 1873 г. Тёплый храм во имя святых Афанасия и Кирилла, Архиепископом Александрийских, освящён в 1873 г., летний храм во имя святого Пророка Божия Илии освящён в 1881 г.], где он священствовал, прихожане узнали об этом, и во время первой империалистической войны солдатки постоянно приходили к нему с просьбой сфотографировать их и послать карточку мужу на фронт. У него хранились горы негативов, которые во время революции затерялись, вернее всего – были разбиты.

Он выписывал домашнюю аптечку, и к нему приходили то с «больным брюхом», что было чаще летом, то с головной болью – с «жаром», и он давал то висмут, то аспирин и пр. Впрочем, чаще он направлял больных к врачу.

В первые годы жизни в Сугояке он завёл хозяйство: рабочих лошадей, сельско-хозяйственный инвентарь, но не увлёкся этим и поддерживал больше это предприятие по инерции и под влиянием супруги Марии Владимировны, унаследовавшей это увлечение сельским хозяйством от своего батюшки. У ней, у его супруги, сильнее была развита «хозяйственная жилка» и даже склонность к стяжательству, опять-таки как у её батюшки. Брат, например, тяготился так называемыми «сборами» по приходу: сам не ездил и супругу отговаривал, но она не соглашалась «попускаться своему» и всё выводила в «ажур».[131 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было очевидно, что его брата тяготила натуральная форма оплаты труда, так называемые сборы. В детские и юношеские годы он в достаточной степени насмотрелся на это в жизни отца и у него осталось органическое отвращение к сборам, которое ни при каких условиях он не мог преодолеть и ни разу в жизни не делал сборов, несмотря на убеждения свой жены» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 24 об.-25.] Но он увлекался разведением новых видов овощей, а особенно цветами. Так, в огороде они разводили морковь-коротель, корляби[132 - Так в тексте. Правильно: морковь-каротель, кольраби.], репчатый лук, цветную капусту, тыквы и пр. В саду у них были различные цветы: настурции, флоксы, резеда, различные сорта георгинов, портулак, ролы и пр. Он выписывал из Голландии корни гиацинтов. Он выписывал каталог цветов.[133 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… но крупное полеводство – посевы пшеницы, овса и т. п. его меньше интересовали и в этом деле он был на поводу у работника Егора, человека явно нерадивого, а поэтому от этого хозяйства не выходило никакого толку» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 25.]

В Сугояке вся семья Игнатьевых увлекалась пением. Он не пел в хоре в отличие от своих братьев ни в детском, ни в юношеском возрасте, но как все уроженцы Течи, любил пение. Он, как и братья, переписывал свои любимые произведения. Мария Владимировна преподавала в школе пение и руководила церковным хором, а он был её помощником. У них была фисгармония, и он самоуком научился играть. На спевках хора, которые производились в их доме, он подыгрывал на фисгармонии и подпевал необработанным баском. Он выписывал ноты. Среди них были и оперы, которыми он увлекался в бытность учеником семинарии, но особенно много было церковных сборников: партитуры и по голосам. Это увлечение пением потом передалось и его старшему сыну Сергею.

Родство с теченским протоиереем Владимиром Бирюковым сказалось на том, что он в некотором отношении стал подражать своему тестю в обращении со своими прихожанами. Наш батюшка был очень недоволен этим и не раз ворчал про себя: «стал подражать тестю». При всём уважении к свату, он не мирился с его грубостью, а именно эту черту характера тестя и стал усваивать Александр. Он однажды позволил себе сделать одно грубое замечание даже в адрес батюшки, и на этой почве произошла у батюшки размолвка со своим первенцем. Я был свидетелем того, как наш батюшка «переживал» это, но дело обошлось примирением: Александр «покаялся» в своём «грехе», и всё утихомирилось.

Приходилось мне иногда наблюдать и размолвки у него с Марией Владимировной, но они были мимолётными, в общем же редко приходилось наблюдать у супругов такую свежесть чувств любви, какая была у Александра и Марии Владимировны.

Он любил поспорить на философские и богословский темы, и, когда я учился в семинарии, часто вызывал меня на диспуты, свидетелем которых была Мария Владимировна. У ней, поэтому, создалось обо мне мнение, как об упрямом спорщике, что она однажды и высказала мне. Александр явно провоцировал меня на споры, подзадоривал на это, и ему, очевидно, доставляло удовольствие видеть меня возбуждённым спорщиком. Позднее я понял, что для него наши диспуты были не просто увлечением «словопрением» на образец софистических споров, а он искал в них проверку и подтверждение своим взглядам. Я понял, что он по природе склонен к скептицизму, и чувствовал, что, приняв священный сан, он, образно выражаясь, «попал не в свою тарелку», в конечном счёте – он не верил в то, что служило предметом его «службы», в лучшем случае сомневался в пользе служения священником. Было видно, что он тяготился своей профессией.[134 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Пете Иконникову, когда он вырос и «вошёл в разум», всегда казалось, что брат его старший пошёл не по своей линии, приняв священный сан. Ему казалось, что в складе ума его брата больше рационализма и скептицизма, чем это можно было бы допустить или совсем не допустить в деятельности человека, носящего священный сан. Когда Петя был в возрасте 20-ти лет и когда формировались его убеждения, между ним и братом происходили часто дискуссии по разным вопросам, большею частью, однако, не выходящими за сферу тех вопросов, которые были предметом школьного учения в семинарии. Дискуссии были горячие, однако, они были скорее схоластическими, чем жизненно-практическими, но и по ним можно было судить, что у брата где-то во глубине души сидит червячок философии Ивана Карамазова, который не даёт ему покоя. Ставя же или иные вопросы, он хотел бы, чтобы его разубедили кое в чём, что шло от Ивана Карамазова, но он этого не находил. Когда он организовал ремонт церкви, а именно – расширил её переднюю часть, придав ей форму зала, то сделал замечание, что, может быть, в будущем эта часть церкви и будет использована, как зал. Теперь это можно было бы посчитать из предвидение, но тогда это было ничем иным, как проявлением скептицизма. Петя считал, что если бы у его старшего брата в своё время были средств на продолжение образования в высшей школе, то он, вероятно, не пошёл бы во священники, а был или врачом, или педагогом» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 23 об.-24 об.] Особенно он тяготился выполнением так называемых «треб». Он иногда, в порыве своих размышлений и сомнений, становился «провидцем», и его воображение рисовало ему картину будущего в полном противоречии с его настоящим. Так, как мне рассказывала одна из его дочерей, когда он производил расширение площади церковного строения, то обмолвился, что, может быть это пригодится, когда церковь превратят в клуб или что-либо подобное. Жизнь не раз ставила его в положение Василия Фивейского, персонажа известного рассказа Леонида Андреева.[135 - Андреев Леонид Николаевич (1871–1919) – русский писатель.]

Шести лет умер мальчик Борис, а особенно он глубоко переживал смерть любимой дочери – двенадцатилетней девочки Нины.[136 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… которая училась в Шадринске в женской гимназии и умерла от воспаления мозга». Ему пришлось приехать в Шадринск уже на похороны. Люди, видевшие его в этот момент, передавали, что мучения его по поводу смерти дочери граничили с безумием. До этого случая были ещё два смертельных исхода болезней: мальчика в возрасте 5 лет, умершего от осложнения после скарлатины (воспаление почек) и девочки в детском возрасте от скарлатины или дифтерита» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 25 об.] Это были острые моменты проверки его веры в Бога, а чем они заканчивались – это осталось его тайной. Одна из его дочерей говорила, что он утверждал существование Бога: будто бы говорил: «Бог есть», а старший сын его на мой вопрос: «верил ли его отец в Бога – отвечал: «и верил, и не верил», т. е. пребывал в плену ползучего скептицизма. Одно ясно: он, как и многие другие юноши того времени, пошёл не по той линии, которая соответствовала бы его характеру, и причиной этого была та бедность социального происхождения, бедность среды, из которой он вышел, и вдобавок отсутствие инициативы, которую не воспитала в нём школа, которую он прошёл. Он выполнил, однако, свой долг перед семьёй, как и старшая сестра: помогал родителям выучить других братьев и сестру.


[137 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «В Течу они приезжали часто, причём заезжали по очереди то к Бирюковым, то Иконниковым. По заведённым обычаям в этих случаях бывали «возлияния», иногда значительные. В именины 15/VII в гостях у тестя обычно были три дня. Один раз между братом и нашим батюшкой произошла размолвка. Как рассказывал отец, он не снёс обидного замечания старшего сына по поводу его одеяния на благочинническом съезде, а именно: у отца была сверх зимней одежды надета красная опояска (пушак), а сын сказал ему, что он оделся, как купец. Судя по тому, что батюшка рассказал об этом в присутствии детей, было видно, что он был сильно обижен. Брат, однако, признался в своём «грехе», извинился, и всё пошло по-хорошему. Батюшка также высказывал недовольство братом, когда он заметил у него признаки заимствованного у тестя хамоватого отношения к прихожанам, чего он сам органически не выносил. Отношения старшего брата к отцу закончились тем, что ему именно пришлось читать отходную молитву в момент кончины батюшки» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 26–26 об.] ]

Ему было около сорока пяти лет, когда он поступил в Казанскую дух[овную] академию.[138 - Там же: «В 1916 г. старший брат в возрасте 41 г[ода] поступил учиться в Казанскую дух[овную] академию, а Мария Владимировна поступила в Баклановскую школу учительницей. Этот шаг нельзя иначе назвать, как геройским. Старший сын брата Сергей в это время поступил на медицинский факультет Казанского университета, а младший брат наш Николай заканчивал Казанскую дух[овную] академию. Получилось интересное сочетание студентов: в академии – старший и младший братья, в университете – старший сын старшего брата. Здесь же брат встретился со своим соучеником по семинарии – профессором Павлом Петровичем Пономарёвым» // Там же. Л. 26 об.-27.] Год проучился, но всё изменила Октябрьская соц[иалистическая] революция. Роковым шагом было для него поступление в священники в Каменский завод, нынешний Каменск-Уральский. Здесь он погиб вместе с прочими служителями религиозного культа.[139 - В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Уже в дореволюционное время мы избегали въезжать в завод в вечернее время, потому что посёлок был в котловине и при спуске с крутой горы через глубокий овраг можно было встретиться с хулиганами из посёлка» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 17–27 об.Игнатьев Александр Алексеевич (1872–1920) – сын диакона Шадринского уезда. Окончил Далматовское духовное училище по 2-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г. Определён учителем и законоучителем в Ново-Песковскую земскую школу Шадринского уезда. Посвящён в сан священника 13 августа 1895 г. и определён к Пророко-Ильинской церкви села Сугоякского Шадринского уезда. За безупречную службу награждён набедренником, скуфьей в 1904 г., камилавкой в 1911 г. 22 февраля 1916 г. переведён к Николаевской церкви села Сладчанского Шадринского уезда. 21 июля 1916 г. уволен за штат в связи с поступлением в Казанскую духовную академию. В виду прекращения занятий в академии, в апреле 1918 г. временно командирован к Афанасие-Кирилловской церкви села Ячменевского Шадринского уезда. 18 сентября (н. с.) 1918 г. определён к Свято-Троицкому собору Каменского завода Камышловского уезда. С начала июля 1919 г. эвакуировался в связи с отступлением Сибирской армии. В 1920 г. вернулся в Каменский завод, где был застрелен в ночь ареста 28 июня 1920 г. без суда и следствия. См. ст. Сухарев Ю. М. «Священник Каменского Троицкого собора Александр Игнатьев (1872–1920)». (21.04.2018 г.). // Доклад на 6-й региональной научно-практической конференции Уральского историко-родословного общества «История. События. Судьбы» в г. Каменск-Уральский, 21 апреля 2018 г. http://sukharev-y.ru/]Sic transit gloria mundi![140 - Sic transit gloria mundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»]



    ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 47–61.




Мария Владимировна[141 - В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора.]


Она была старшей дочерью теченского протоиерея Владимира Александровича Бирюкова и женой старшего брата Пети Иконникова – Александра Алексеевича. В семье она была третьим по счёту ребенком, а после неё было ещё восемь человек детей, из которых один брат рано умер. Если распределять детей по поколениям, то её нужно отнести к старшему поколению.

В детстве она, как и все дети семьи, пронесла суровую школу, лучше сказать – систему воспитания своего батюшки. Эта система была строгой, но только внешне строгой, и в этом был её коренной недостаток. Она, эта система не вела к внутренней организации характера детей, а только к показной стороне: на глазах – одно, а за глазами – другое. По существу, эта система вырабатывала у детей только лицемерие. Строгость и требовательность отца, не мотивированные какими-либо внутренними соображениями, а часто соединявшиеся с грубостью, только озлобляли детей и толкали их в объятия распущенности за границей непосредственной отцовской опеки. Эта система на примере уже двух первых сыновей потерпела крах: они оказались неудачниками в учении. Мария Владимировна, находясь за чертой отеческой опеки, т. е. уже замужем, однажды отомстила отцу за эту систему, сказав ему: «Вот, папочка, сколько Вы не следили за ними, а мы с Сашей, будучи женихом и невестой, всё-таки целовались». Папочка проглотил пилюлю. В дальнейшем эта система ещё больше дала брешь: мать, будучи слабой по характеру и не будучи в силах преодолеть грубость мужа в отношениях с детьми, стала на путь скрывания их проступков от отца, т. е. по существу попустительствовать им в их неблаговидных поступках. Вместо того, чтобы взыскать с них за проступки и наказать их, она старалась всячески их выгородить, оправдать, только бы не узнал отец. Ясно, к чему могла привести эта система воспитания: к безответственности детей.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vasiliy-alekseevich/dixi-et-animam-levavi-v-a-ignatev-i-ego-vospominaniya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Богословский Павел Степанович (1890–1966) – сын протоиерея г. Перми. Обучался в Соликамском духовном училище в 1902–1904 гг., окончил Пермское духовное училище по 1-му разряду в 1905 г., 4 класса Пермской духовной семинарии в 1909 г. и историко-филологический факультет С.-Петербургского Университета и С.-Петербургский археологический институт в 1913 г. Преподаватель русского языка, литературы и латинского языка в Пермской 2-й мужской гимназии в 1913–1916 гг. Преподаватель и заведующий кафедрой русской литературы историко-филологического факультета Пермского государственного университета в 1916–1931 гг., профессор. В 1922 г. руководил Пермским губернским архивом, в 1924 г. директор Пермского научного музея, краевед. В 1932 г. был переведён в Московский центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы и Центральное бюро краеведения. В 1935 г. был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Отбывал наказание в Карагандинском исправительно-трудовом лагере, где первые два года руководил Музеем полупустынно-степной части Центрального Казахстана, потом работал метеорологом в Карагандинском лагере, освобождён в 1940 г. В 1940–1946 гг. заведующий кафедрой языка и литературы Карагандинского учительского института. В 1947–1948 гг. заведующий кафедрой русской литературы историко-филологического факультета Молотовского государственного университета. После переезда в Москву в 1956 г. работал над личным архивом, который впоследствии был передан в Пушкинский Дом (Институт русской литературы) Российской Академии наук.

Богословский Иван Степанович (1893–1979) – сын протоиерея г. Перми. Обучался в Соликамском духовном училище в 1903–1904 гг., окончил Пермское духовное училище в 1908 г., Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1914 г., Казанский университет и медицинский факультет Московского государственного университета в 1922 г. Штатный ординатор, ассистент факультетской терапевтической клиники Московского государственного университета до 1932 г., ассистент 1-й терапевтической клиники Московского медицинского института до 1936 г. В 1936–1940 гг. заведующий кафедрой факультетской терапии, заведующий факультетской терапевтической клиникой Ижевского медицинского института. После переезда в г. Молотов до 1945 г. заведующий кафедрой инфекционных болезней и заведующий кафедрой пропедевтики внутренних болезней, профессор кафедры факультетской терапевтической клиники в 1945–1946 гг. и профессор кафедры госпитальной терапии Молотовского медицинского института в 1946–1948 гг. Затем заведующий кафедрой внутренних болезней Молотовского медицинского стоматологического института. В 1952–1957 гг. заведующий кафедрой факультетской терапии Молотовского государственного медицинского института. Кандидат медицинских наук 1936 г., доктор 1940 г. Депутат Молотовского городского совета. Краевед.




2


Бирюков Владимир Павлович (1888–1971) – окончил Камышловское духовное училище по 1-му разряду в 1902 г. и Пермскую духовную семинарию по 2-му разряду в 1908 г., Казанский ветеринарный институт в 1912 г. и Московский археологический институт в 1915 г. Обучался в Московском сельскохозяйственном институте и был вольнослушателем историко-филологического факультета Томского университета. Заведующий музеем древностей Пермского государственного университета в 1920–1923 гг. Действительный член Центрального бюро краеведения при Академии наук СССР. В 1930–1938 гг. работал в Свердловском областном бюро краеведения, в 1940–1950 гг. работал в Шадринске. Член Союза писателей СССР с 1955 г. Директор Уральского архива литературы и искусства с 1964 г. Краевед, музеевед, архивовед, историк, археолог, фольклорист.




3


ВКП (б) – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков).




4


curriculum vitae – по-латински курсом жизни.




5


ad patres – по-латински к отцам.




6


ventriculi – по-латински желудка.




7


duodenum – по-латински двенадцатиперстной кишки.




8


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 9 мая 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 1–2 об.).




9


alma mater – по-латински буквально «мать-кормилица», старинное неформальное название учебных заведений (университетов, которые изначально давали в основном теологическое и философское образование), как организаций, питающих духовно.




10


Очерки В. А. Игнатьева по истории Пермской духовной семинарии (июнь-июль 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725).




11


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 9 июля 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 6–7).




12


Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 2 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 8 об.-9).




13


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 2 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 8).




14


patres nostri – по-латински отцы наши.




15


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 8 сентября 1960 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 17 об.-18).




16


Автобиографические очерки В. А. Игнатьева «Петя Иконников» (сентябрь 1960-январь 1961 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 723).




17


«Семейная хроника Игнатьевых, составленная В. А. Игнатьевым» (август-декабрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708).




18


Биографический очерк В. А. Игнатьева «Трое» (о преподавателях латинского языка в Свердловском медицинском институте (П. А. Липин, В. А. Наумов, В. А. Игнатьев) (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 720).




19


Биографические очерки В. А. Игнатьева о В. С. Белоусове, А. В. Затопляеве, С. А. Игнатьеве, Н. А. Игнатьеве, Б. Е. Юшкове, Л. В. Лепешинском, В. П. Луканине, И. Н. Ставровском (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726).




20


Биографические очерки В. А. Игнатьева «Семейство Богословских» и «Профессор, доктор медицины Иван Степанович Богословский» (октябрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 223).




21


Воспоминания В. А. Игнатьева о регенте Пермского семинарского хора М. В. Попове. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 727).




22


Очерки В. А. Игнатьева по истории Казанской духовной академии: о профессорах и преподавателях, студенчестве, предметах, преподаваемых в академии и др. (декабрь 1960 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721).




23


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 14 января 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 47–47 об.).




24


ante mortem – по-латински перед смертью.




25


Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 5 февраля 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 31–31 об.).




26


Философские заметки В. А. Игнатьева «Человек-земля-космос» («Человек и нормы его человечности». «Человек и кибернетика». «Метафизика и реальность». «О геоцентризме») (октябрь-ноябрь 1962 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 712).




27


Заметки В. А. Игнатьева «Лёд тронулся» о кибернетике. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 713).




28


См. Часть X.




29


Щеглов Михаил Михайлович (1875–1972) – окончил Московское Синодальное училище церковного пения со званием регента в 1894 г. Учитель церковного пения и чистописания в Камышловском духовном училище в 1894–1918 гг. С октября 1907 г. состоял также учителем черчения. Коллежский асессор // «Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1911. № 1 (1 января) (ос. прил.). С. 2–3. Заведующий Камышловской музыкальной школой в 1944–1956 гг.




30


Письмо В. А. Игнатьева М. М. Щеглову от 3 июня 1962 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 2–2 об.).




31


Очерки о соучениках и друзьях в Камышловском духовном училище и Очерки о педагогическом составе Камышловского духовного училища (1962 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 377, 385); Очерки В. А. Игнатьева по истории Камышловского духовного училища (1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709). Очерки В. А. Игнатьева о соучениках А. Борчанинове, Г. Козельском и А. Анисимове, находящиеся в составе «пермской коллекции» воспоминаний автора, более раннего происхождения (август-ноябрь 1960 г.).




32


Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852–1912) – сын священника Верхотурского уезда. Окончил Екатеринбургское духовное училище в 1868 г. и 4 класса Пермской духовной семинарии в 1872 г. Обучался на ветеринарном отделении в С.-Петербургской медико-хирургической академии в 1872–1876 гг., и на юридическом факультете С.-Петербургского университета в 1876–1877 гг. Давал частные уроки, писал статьи в газеты, занимался самообразованием, писал книги и путешествовал. Прозаик и драматург.




33


Письмо В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 25 декабря 1962 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 1 об.).




34


Воспоминания В. А. Игнатьева «Как создавалась «очарованная душа», об увлечением пением и хоровыми кружками» (февраль 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 714).




35


Очерки В. А. Игнатьева «Старая Пермь» и «Кама» (февраль-март 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 716).




36


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 28 февраля 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 7–7 об.).




37


Например, рассказ «Гибель Фингала (из жизни одной собаки)» (март 1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 715); педагогическая поэма «Наше детство и теченские штаты» (август 1963 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 729) и др.




38


Здесь и далее в тексте автора – подчёркивание самого автора.




39


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 2 апреля 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 91–92).




40


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 10 мая 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 101–101 об.).




41


Воспоминания В. А. Игнатьева о поездке в Камышлов и Тимохино в августе 1963 г. (24 ноября 1963 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 717).




42


Письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 104–106 об.).




43


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 21 апреля 1964 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 20).




44


Письмо В. П. Бирюкова В. А. Игнатьеву от 19 апреля 1964 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 414. Л. 5).




45


Биографический очерк В. А. Игнатьева о брате Алексее Алексеевиче Игнатьеве (сентябрь 1964 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 718).




46


et cetera – по-латински и так далее.




47


Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 13 сентября 1964 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 214. Л. 72–72 об.).

В ГКБУ «ГАПК» имеется «Список выпускников Пермской духовной семинарии со сведениями об их дальнейшей деятельности», составленный В. А. Игнатьевым по списку священника И. Шестакова, который содержит «сведения о лицах разных гражданских служб, студентах и духовенстве, выделившихся чем-либо из ряда других». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 731), а в ГКУСО «ГАСО» – «Комментарии (аннотации)» к указанному списку И. Шестакова (фрагмент). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 133–141).




48


Акт передачи документальных материалов от 14 июня 1966 г. (ГАПК. Ф. р-973. Дело фонда. Л. 1–2).




49


Письмо И. С. Богословского В. А. Игнатьеву от 28 июня 1966 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 415. Л. 11–11 об.).




50


Бирюков В. П. «Бытописатель В. А. Игнатьев и его рукописи». (16 февраля 1968 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1273; ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 421). См. «Бытописатель из Течи» // Бирюков В. П. Уральская копилка. Средне-Уральское книжное издательство. Свердловск, 1969. С. 95–101.




51


Исключение составляют «Очерки по истории Камышловского духовного училища», которые в «пермской коллекции» более позднего происхождения, чем в «свердловской».




52


ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374.




53


ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. В архивной описи ошибочно указан 1954 г.




54


ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386.




55


Там же. Д. 378–384, 387–392, 394–395, 403.




56


Там же. Д. 377, 385. В отличие от всех остальных, эти очерки более раннего происхождения, чем в «пермской коллекции» воспоминаний автора.




57


Там же. Д. 401, 402.




58


Там же. Д. 375.




59


Там же. Д. 386, 393, 396–399.




60


Там же. Д. 412.




61


ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 395. Л.2-14 об.




62


В. А. Игнатьев. «Пути и перепутья моей жизни и педагогической деятельности («Повесть временных лет»)». (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 399). Очерк охватывает период жизни и работы автора с детства и до отъезда из Перми в 1916 г.




63


ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 405.




64


Письмо Н. И. Хмельнова В. А. Игнатьеву от 20 января 1969 г. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 418. Л. 2 об.).




65


Смышляевский сборник: исследования и материалы по истории и культуре Перми. / Центральная городская библиотека им. А. С. Пушкина (Дом Смышляева); сост. и ред. Т. И. Быстрых. – Пермь, 2014. С. 141–149.




66


Харитонова Е. Д. Ст. «Архиепископ Стефан». (04.07.2005 г.).

http://ruskline.ru/monitoring_smi/2005/07/04/arhiepiskop_stefan/




67


Ходаковская Ольга. «Там где сияют горные вершины». Документальное исследование жизни и трудов преосвященного Пимена, епископа Семиреченского и Верненского, священномученика (1879–1918). Алма-Ата, 2012.




68


Сухарев Ю. М. «К биографии священнослужителя и музыковеда Алексея Игнатьева (1879–1937)» (26.11.2016 г.); Сухарев Ю. М. «К биографии священника Алексея Игнатьева (1879–1937)» // Материалы VI межрегиональной научно-практической конференции «Православие на Урале: связь времён» (Екатеринбург, Уральское церковно-историческое общество; Екатеринбургская духовная семинария, 3 февраля 2017); Сухарев Ю. М. «Так проходит мирская слава» (Биография Алексея Алексеевича Игнатьева (1879–1937) – священника, педагога, музыковеда). (04.02.2017 г.); Сухарев Ю. М. «Священник Каменского Троицкого собора Александр Игнатьев (1872–1920)». (21.04.2018 г.). // Доклад на 6-й региональной научно-практической конференции Уральского историко-родословного общества «История. События. Судьбы» в г. Каменск-Уральский, 21 апреля 2018 г. http://sukharev-y.ru/




69


Клировая ведомость Воскресенской церкви г. Перми за 1871 г. // ГАПК. Ф. 108. Оп. 1. Д. 14. Л. 41–41 об.




70


«Пермские епархиальные ведомости». 1879. № 23 (6 июня) (офиц.). С. 251–252. В том же году диакон Иоанн Васильевич Тетюев умер 10 (22 по новому стилю) декабря, в возрасте 49 лет. // ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 323. Л. 617 об.-618.




71


«Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 45 (6 ноября) (отдел неофициальный). С. 394–395.




72


Из очерка «Теченское «житие» (в составе «Автобиографических воспоминаний») в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 30–31).




73


Patres nostri – по-латински отцы наши. В «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Parentes nostri» – по-латински родители наши.




74


На 2017 г. – в составе Ирбитского муниципального образования (городского округа) Свердловской области.




75


В ревизской сказке на священнослужителей Свято-Троицкой церкви Харловской слободы Ирбитского уезда за 1833 г. значатся: дьячок Игнатьев Иосиф Григориев, 58 лет в прошлую ревизию, в 1831 г. умер; сын его Игнатьев Иоанн Иосифов, 14 лет в прошлую ревизию, ныне 32 лет, 1816 г. определён к сей церкви дьячком, из необучавшихся [в духовных семинариях]; дьячка Игнатьева Иоанна жена Анастасия Васильева, 32 лет. // ГАПК. Ф. 111. Оп. 1. Д. 2764. Л. 47 об.-48.




76


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Летом 1904 г. мы с батюшкой гостили у брата Алексея в с[еле] Скородумском, около Ирбита, и брат однажды предложил съездить в Харлову, как коротко называлось село, на родину папы, вот мы и отправились туда. Ехать пришлось вёрст двадцать пять» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 7.




77


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Ещё более старинная карточка была с двух старичков: «он» в рясе с распущенными волосами сидит, облокотившись на столик, а рядом «она» в обильных одеяниях: на голове – платок шёлковый, спущенный до пояса, ниже юбка. Это были наши деды, но мы так и не узнали по какой линии; с большим вероятием можно предположить, что это были родители матушки» // Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 4–5.

Там же: «В пользу этого предположения говорит и то обстоятельство, что большинство имевшихся у нас карточек с родственников были именно по линии матушкиной фамилии. Я пытался было разыскать своих дедов по справочно книге Я. Шестакова, выпущенной к столетию Пермской дух[овной] семинарии, нашёл в ней фамилии и Тетюевых и Игнатьевых, но по имеющимся датам жизни носителей этих фамилий не смог провести линию, которая бы соответствовала времени жизни искомых дедов: они, эти фамилии, относились или к более ранним временам, т. е. нашим прадедам, или к более поздним. На основании этого я и высказал предположение, что и у нашего батюшки и также и у матушки родители были из «низов» духовенства, т. е. в ранге дьячков или диаконов» // Там же. Л. 14–16.




78


Там же: «Была карточка с батюшкиного брата – Петра Ивановича Игнатьева в священном сане с камилавкой на голове» // Там же. Л. 4.

Игнатьев Пётр Иоаннович (1834-?) – причетнический сын. Окончил высшее отделение Пермского духовного училища в 1849 г. В 1853 г. посвящён в сан диакона к Богородице-Скорященской тюремной церкви г. Перми. В 1854–1873 гг. служил диаконом в Александро-Невской больничной церкви г. Перми. В 1873 г. посвящён в сан священника к Николаевской церкви села Ныробского Чердынского уезда. С 1874 г служил священником в Стефановской церкви села Верх-Юсвинского Соликамского уезда // ГАПК. Ф. 540. Оп. 1. Д. 33. Л. 71 об.-73.




79


Там же: «Есть основания думать, что муж Агриппины Алексеевны [так в тексте – ред. ] в своё время унаследовал место тестя, женившись на ней» // Там же. Л. 11.




80


Магдалина (Досманова Пелагея Стефановна) (1847–1934) – настоятельница Екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря в 1897–1920 гг., схиигумения.




81


Досманов Павел Степанович (1856/1857-после 1919) – Пермский купец 1-й гильдии, занимался мануфактурной и чайной торговлей.




82


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Шла молва, что она в своё время была красавицей и это содействовало её карьере. Когда наша старшая сестра училась в епархиальном училище, то батюшка встречался с игуменьей Магдалиной, и они вспоминали детские годы. На Ивановском кладбище около церкви еть могила, на кресте которой значится, что в ней похоронена схимонахиня Магдалина, б[ывшая] игуменья Екатеринбургского женского монастыря, которая прожила в чине монахини шестьдесят лет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 10–11.




83


Там же: «Досманов, детский друг батюшки, во время строительства Великого сибирского пути – железной дороги работал на строительстве кем-то вроде десятника, потом подрядчика и, наконец, объявился пермским купцом… Досманов тогда уже «прогорел», перевёл остатки своего «добра» на жену, сам себя объявил банкротом и вошёл в кампанию с другим купцом по продаже суконных материй. Два сына его учились в гимназии, а жили Досмановы в хорошем особняке на высоком берегу Камы около Слудской площади» // Там же. Л. 9-10.




84


Там же: «[Он] знал нашего батюшку по Далматовскому дух[овному] училищу, но встречался ли он в семинарии, которую он окончил, этого я так и не выяснил» // Там же. Л. 12.




85


Здесь автор перепутал имена епископов Екатеринбургского Нафанаила (Леандрова) и Пермского Неофита (Соснина). Имеется в виду Неофит (Соснин) (1794–1868) – архиепископ Пермский и Верхотурский в 1851–1868 гг.




86


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «(Я подозреваю, что это [второй келейник – ред. ] был Кокосов, впоследствии известный медик и писатель)» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 13.

Кокосов Владимир Яковлевич (1845–1911) – русский писатель и врач. Исключён из Пермской духовной семинарии в 1861 г. Окончил С.-Петербургскую медико-хирургическую академию в 1870 г.




87


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Были карточки с матушкиных братьев – Ивана Ивановича и Василия Ивановича Тетюевых, очевидно, с первого во время его свадьбы, потому что он снят со своей молодой женой ещё до принятия священного сана, а со второго – в его семинарские годы» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 4.




88


Тетюев Василий Иванович (1869–1904) – окончил Пермскую духовную семинарию в 1889 г. Надзиратель и регент хора Пермского духовного училища. Священник Васильевской церкви села Нердвенского Соликамского уезда в 1898–1904 гг. См. «Памяти священника Василия Ивановича Тетюева». // «Пермские епархиальные ведомости». 1904. № 35 (28 августа) (отдел неофициальный.). С. 426–427.




89


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Матушка иногда вспоминала о своей северной родине и рассказывала нам о Прикамье, близком к Чердыни. Рассказывала она кое-что и о своих бытовых условиях жизни в детстве и девичестве, например, о том, как семья её ездила за Каму на сенокос. Она хорошо знала Прикамье до Перми и с любовью рассказывала о своём родном крае. И опять никогда не было речи об её родителях» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 14.




90


Там же: «Матушка же наша уже в старости, юудучи вдовой, однажды призналась, что был ещё претендент на её руку – Анатолий Бирюков, впоследствии священствовавший в Тече, но она ему отказала. Из рассказов матушки мы узнали, что встретились они с батюшкой в Зауралье, что она гостила здесь где-то у своих родственников чуть-ли не [в] б[ывшем] Шадринском уезде, и здесь и произошла встреча, но не понятно, как здесь оказался наш батюшка, уроженец Харловой. Теперь опять-таки с досадой приходится пожалеть, почему мы в своё время не «изучили» этот важный момент в жизни наших родителей» // Там же. Л. 19.




91


Там же: «Теперь приходится с болью и стыдом за своё прошлое сожалеть, что мы не сохранили старинных фотоснимков с наших родителей от времён их молодости, а также и вообще снимков с родственников от тех давних лет. В бурные годы жизнь трепала и бросала в разные стороны, и вот результат: многие семейные реликвии были затеряны. Эти снимки, помнится, первоначально хранились в коробке, а потом собраны были в альбом, который и был утерян. Как сейчас, вижу на одной карточке нашего батюшку, ещё до женитьбы, в подряснике с поясом поверх него, очевидно, бархатным с цветами. Лицо молодое, чуть вьющиеся волосы, без бороды и усов – всё, что потом мы видели у брата Алексея. Снимок, очевидно, был сделан, когда он состоял келейником у пермского архиерея Нафанаила.

Матушка, очевидно, снята была перед венчанием. Наша старшая сестра восторгалась этим снимком и с гордостью замечала: «Наша мама была красавица!» Все мы разделяли мнение своей сестры, хотя на снимке матушка была так закутана каким-то платком, что лицо было сильно прикрыто им» // Там же. Л. 2–4.




92


Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «У него были серебряные часы с эмалиевыми украшениями и при них длинная серебряная цепочка. Он надевал их в торжественных случаях не столько для определения времени, сколько для официального вида. Они (часы) всегда висели на видном месте, а в юбилей серебряной садьбы сестра подарила ему бархатный «подчасник» с художественной вышивной работы верх-теченской монашки-мастерицы, и с этого времени часы висели не открыто на стене, а в «подчаснике». В семейном сундуке, который был, очевидно, приданым матушки, батюшка хранил свою «кассу» – бумажник со многими отделениями, который извлекал оттуда тайком, но нам иногда удавалось подсмотреть, как он из него извлекал красивые, голубые, зелёные или жёлтые бумажки, или вкладывал их в него. Увы! Бумажник был чаще всего худосочным. В том же сундуке хранилось приданое матушки и, между прочим, её венчальное одеяние, а нас больше всего занимали её ботинки с высокими каблуками и широкими тупыми носами» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 34–35.




93


Имеется в виду Петро-Павловский собор.




94


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Жили они в Перми не долго, но воспоминаний было много и о городе, и о Каме, и о многих знакомых. В моей памяти сохранился ещё рассказ батюшки о встрече с одним сумасшедшим стариком в колонии для этих несчастных людей, куда он был приглашён на какой-то вечер. Батюшку поразило в нём глубокое проникновение в психологию людей, он показался ему кем-то вроде пророка» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 20–21.




95


На 2017 г. – в составе Красноармейского района Челябинской области.




96


Из очерка «Parentes nostri (из семейной хроники Игнатьевых)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Остался не выясненным вопрос с переездом наших родителей в Зауралье. По-видимому Екатеринбургская епархия тогда не была ещё выделена из Пермской. Железной дороги ещё не было, и переезд был совершён на конной тяге. Батюшка рассказывал о каких-то своих знакомых путешественниках того времени, которые зимой в пути не заметили, как выпал ребёнок и хватились уже, отъехавши несколько вёрст после этого, потом возвратились, разыскали его и подобрали! У меня осталось впечатление такое, что это случилось с кем-то из знакомых наших родителей в тот момент, когда они направлялись в Течу. Приходится сожалеть, что этот момент из жизни наших ролителей остался тоже невыясненным» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 21–22.




97


Там же: «Ещё с большим стыдом за своё прошлое приходится признаться, что мы многое не узнали и из прошлого наших родителей – об их детских и юношеских годах, о том, как формировалиь их характеры и пр. Удовлетворялись только настоящим, непосредственным общением с ними, а теперь, когда это бывшее тогда «настоящим», стало отдалённым «прошлым», когда обострилось сознание и чувство рода, в особенности вблизи неизбежного рокового будущего – перехода «ad patres» [по-латински к отцам – ред. ] – появилось острое желание всё знать «de parentibus» [по-латински о родителях – ред. ], а возможности ограничены, и в некоторых случаях можно делать только догадки, вместо позитивных знаний» // Там же. Л. 5–6.




98


В «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Теченское «житие».




99


Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Батюшка принимал участие в переписи населения в [1897 – ред. ] году, а в премию получил жестяную чернильницу-непроливашку, которую сохранил на память о своей «общественной» работе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 35–36.




100


Кольцов Алексей Васильевич (1809–1842) – русский поэт.




101


Из письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 23 марта 1961 г.: «У отца, как я его помню, уже не было голоса. Он стал при произношении ектении заикаться и под старость мало выступа в качестве диакона. В своё время я много помогал ему за псаломщика» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 68.




102


Овин – хозяйственная постройка, в которой сушили снопы перед молотьбой.




103


«За исключением «малухи», над которой осталась черновая крыша». (Примеч. автора).




104


Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Я появился на «свет божий», когда нашим родителям было уже под сорок лет, и в моей памяти они сохранились в таком виде, когда появились первые морщинки на лице и первые сединки в волосах. Ещё в детские годы я наблюдал их заботы не в виде каких-то скрытых глаз психических переживаниях, а в конкретных формах их проявления. Помню, я почему-либо проснулся раньше положенного мне времени и вижу: сидят они за утренних чаем в глубокой задумчивости и распределяют копейки на хозяйственные расходы. Потом матушка переходил в кухню, и она (кухня) наполняется её движениями и сопутствующими им звуками: слышно, как в печке начинают трещать дрова, как начинает свой разговор квашня под воздействием её рук при сбивании теста, как переговариваются горшки и кринки и пр. Одновременно готовится самовар для встающих от сна детей, и на столе появляются преженики или лепёшки из только что поднявшегося теста. Летом, когда нужно было кормить подёнщиков, матушка выпекала много калачей и одновременно готовила обед на семь-восемь персон. Относительный отдых наступал зимой, когда дети разъезжались по духовным учебным заведениям» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 26–27.




105


«т. е. того времени, которое падает на жизнь родителей». (Примеч. автора).




106


Тихомиров Александр Иванович – сын священника Нижегородской губернии. Кандидат богословия С.-Петербургской духовной академии. С 1885 г. преподаватель Священного Писания в Пермской духовной семинарии, в 1893–1896 гг. преподаватель еврейского языка. В 1896–1902 гг. секретарь семинарского правления. Имел ордена: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 2 и 3 ст. Скончался 10 июня 1906 г. // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел неофициальный). С. 572–573.




107


Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «Дома [отец] иногда шутил с сыновьями, когда в щах или жарком попадал лён, он объявлял: «кто перекусит его – женю». Заметивши, что у меня стал развиваться неплохой голос, он объявил: «Васька у меня будет артистом». Выражение «Васька» было употреблено скорее при похвале, а так в семье не принято было пользоваться такими названиями пренебрежительного типа. Оставивши занятия сельским хозяйтсво – посевами хлеба, батюшка как-то заскучал и решил заняться столярным делом: он сделал диван и тарантас» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 36–37.




108


Там же: «Летом 1915 г. мы с женой посетили Покчу, родину матушки. Мы долго плыли на пароходе (он шёл с остановками из-за недостатка топлива). В Чердынь мы приплыли уже на лодке: река обмелела. Мы осмотрели чердынские древности, любовались окрестностями, в том числе камнем «Полюд». В Покче мы нашли домик, в котором прошли детские годы и девичество матушки, но всё бегло, и потом жалели, почему мы не разыскали кого-либо из старожилов, кто, возможно, помнил ещё нашу матушку в её девические годы» // Там же. Л. 38–39.




109


Из очерка «Теченское «житие» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминания автора: «В 1916 г. он умер именно 25-го сентября, а виделись мы с ним последний раз летом 1914 г. Умер он 67 лет» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 39.




110


Там же: «Матушка умерла в 1926 г. Летом мы виделись с ней последний раз. Она была уже очень слаба, но в день нашего отъезда мобилизовала ещё все свои силы и при прощании сказала: «больше не увидимся», и полились горячие слёзы, которые я видел последними в нашем домике. Она умерла 76 лет» // Там же. Л. 39–40.




111


В составе «Семейной хроники Игнатьевых в «пермской коллекции» воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Тётушка Антонина Ивановна».




112


Текст зачёркнут автором.




113


volens-nolens – по-латински волей-неволей.




114


Линевич Николай Петрович (1839–1908) – русский военный деятель, генерал от инфантерии. Главнокомандующий сухопутными и морскими вооружёнными силами, действующими против Японии в 1905–1906 гг.




115


Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925) – русский военный и государственный деятель, генерал от инфантерии, военный министр, главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами во время русско-японской войны. Командовал в сражениях при Ляояне, Шахэ, Сандепу и Мукдене, последовательно проиграв их все.




116


Макаров Степан Осипович (1849–1904) – русский военно-морской деятель, полярный исследователь, вице-адмирал. Командующий Тихоокеанской эскадрой, погиб во время русско-японской войны.




117


Верещагин Василий Васильевич (1842–1904) – русский живописец и литератор, один из наиболее известных художников-баталистов. Погиб вместе с вице-адмиралом С. О. Макаровым при взрыве на мине броненосца «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура.




118


Из очерка «Тётушка Антонина Ивановна» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «У нас была карточка с неё ещё в цветущую пору её жизни. Снимок был отпечатан на бумаге с розовой окраской, и тётушка изображена на нём во всей своей красоте: в нарядных одеяниях, с модной причёской и веером, устремлённым куда-то вдаль. Такой и сохранилась она в моей памяти» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 386. Л. 46.




119


В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «свердловской коллекции воспоминаний автора; авторский заголовок очерка: «Старший». В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» очерк «Старший» автор ведёт от лица «Пети Иконникова» и уделяет больше внимания событиям вокруг свадьбы старшего брата Александра и отношениям с новой роднёй.




120


Александр Алексеевич Игнатьев родился в г. Перми 20 ноября 1872 г. и был крещён 21 ноября 1872 г. в Александро-Невской больничной церквии г. Перми. Восприемниками при крещении были диакон Пётр Иоаннов Игнатьев и священника Иоанна Пономарева дочь Елисавета. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 316. Л. 457 об.-458).




121


Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Далматовский район Курганской области.




122


Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… например, он однажды привёз ему книжку с картинками, а на лицевой обложке её был нарисован пышный подсолнух в полном цвету» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 17 об.-18.




123


Игнатьев Александр Алексеевич окончил Далматовское духовное училище по 2-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г.




124


Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «О детских и юношеских годах этого брата никогда и никто ничего не говорил и Петя ничего не знал, как будто их не было» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 18.




125


Там же: «Петя запомнил даже отдельные детали этого события. Так, он помнил, как семья Иконниковых, в том числе и Петя отправилась к Бирюковым с предложением Марии Владимировне, точнее сказать – о[тцу] Владимиру, потому что было ясно, что всё это зависит только от него. Почему вся семья ходила поэтому делу для Пети осталось загадкой; может быть, для важности. Петя запомнил, как во время разговора о предложении о[тец] Владимира вызвал Марию Владимировну и со свойственной ему манерой говорить строго сказал: «Машка, тебе делает предложение Александр Алексеевич, пойди в эту комнату (он указал), подумай и дай ответ. Она подумала и сказала: «Папочка, я согласна». Дальше Петя запомнил, что наречённые жених и невеста стояли рядом, читали какие-то молитвы, и было объявлено о свадьбе» // Там же. Л. 18–18 об.




126


Там же: «Предполагалось, что свадьба должна вот-вот совершиться, но дело затянулось на целый месяц, потому что жених заболел: у него был какой-то нарыв. В действительности получилось так, что гуляние свадебное растянулось на месяц: Бирюков выдавал замуж старшую дочь и никто не жалел на это торжество. Пока жених выздоравливал, гости в доме Бирюковых по существу не переводились. К невесте на свадьбу приехала подруга из Екатеринбурга, дочь известного в наших краях иконописца Звездина, так и она так и жила целый месяц до свадьбы. Молодежь – братья и сёстры жениха и невесты и их друзья – гуляли во всю. Можно сказать, что свадьба продолжалась целый месяц. Невеста избрала Петю своим посредником между ней и женихом, ловила его и спрашивала что-либо о женихе, а чтобы задобрить его, целовала его, чем он, по правде сказать, тяготился» // Там же. Л. 18 об.-19 об.

Звездин Василий Иванович (1836-1920-е) – русский художник-иконописец.




127


Из очерка «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Весть о том, что Бирюков выдает дочь замуж за диаконского сына, на селе была воспринята простыми людьми, т. е. крестьянами, как мезальянс: выдача замуж богатой невесты за бедняка. Если рассуждать по-житейски, по бытовому образу жизни жениха и невесты до их замужества, по существу, это так и было: сословие было одно – духовное, но положение материальное внутри его различное – у одной и той же кассы у одного три доли, у другого – одна. Грубое сравнение их быта: в одной семье за обедом у каждого отдельный столовый прибор, в другой – на столе одна миска, из которой ложки непосредственно направляют содержимое по различным ртам. Кроме того, основы семейного уклада и внутрисемейные отношения были различными, в некоторых отношениях до противоположности. Поскольку жених, принимая сан священника, выходил в материальном отношении на уровень привычного для невесты быта, по крайне мере в потенциальном отношении, то считалось, что с этой стороны всё благополучно; что же касается некоторых специальных особенностей в прежнем укладе и семейных привычках жениха и невесты, то считалось, что время выровняет их, так сказать, нивелирует. Отсюда было общее мнение, что сочетание получилось не плохое, и можно ждать спокойной и обеспеченной жизни у молодых.

Свадьба, наконец, была сыграна пышно: с шаферами, подарками и пр. Когда установились интимные отношения между женихом и невестой: незадолго до свадьбы, или ещё с детских – остались их тайной. Может быть, жених потому и был два года учителем, что ждал невесту, когда она закончит епархиальное училище и выйдет в брачный возраст: она вышла замуж через год по окончании епархиального училища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 19 об.-20 об.




128


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Говоря о свадьбе старшего брата, нельзя не вспомнить о двух наших подвижниках тех лет. Сентиментально в духе Стерна, родоначальника, как нам говорили, сентиментализма, но зато справедливо. Речь идет о Бурке и Воронке. Милые наши лошадки! Досталось им с этой свадьбой: не выходили они из хомутов. Как сейчас вижу их: Бурко в корню, а Воронко в пристяжках. Вот бегут они трусцой: Бурко, опустив голову, а Воронко ещё гоглится.

По подсчетам за лето они вогнали тысячу вёрст. Как погиб Бурко – не известно, а Воронко сгиб от сапа» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 20 об.-21.

Стерн Лоренс (1713–1768) – английский писатель XVIII века, священник.




129


Там же: «В скором времени после свадьбы молодые уехали в Екатеринбург, где жених должен был рукополагаться во священники. Здесь они снялись до рукоположения или у Метенкова или у Москвина. Фотограф снимок отпечатал в розовых тонах со цветами. И сняты они здесь счастливые, молодые. Как всё-таки хороша молодость, как утро ясного дня! Назначение было дано в Сугояк, в шести верстах от Течи. Любопытно, что до этого времени ничего не было слышно о Сугояке.

О[тец] Владимир сделал всё для устройства молодых до последней поварёшки. В Сугояке в доме священника были комнаты: просторная кухня с сенями, столовая, спальня, зал, кабинет, прихожая с парадного входа, веранда. Все комнаты были меблированы полными гарнитурами венской мебели, столов, разных занавесок, дорожек, тюля; в спальне – кровать и др. принадлежности. Полные сервизы – столовой и чайной посуды. Лошадь с седлом. Сундуки с одеждой. Всё! Это было дело рук тестя. Даже прислугу на первых порах им нашли: из Баклановой – стряпку Агафью, из Кирдов – работника Проню.

Настал день поздравления с новосельем, и вот родителей наших бурко и воронко повезли с хлебом и солью в Сугояк, а потом туда наехали семьи жениха и невесты. Любопытно, как реагировало население Сугояка на появление такого количества новых людей. Мужская молодежь в то время одевалась преимущественно на русский народный манер: красная рубаха, плисовые шаровары, пояс с кистями, сапоги. И вот, когда в таком виде нагрянуло несколько таким образом одетых молодых людей, то среди населения пошёл слух о том, что приехали «крашельшики» красить церковь.

С этого момента, примерно, на двадцать лет Сугояк включился в состав теченской «поповки».

Как определить отношения между новой родней? Между детьми была дружба, но дети Иконниковых не солидировались никогда с Бирюковыми в том, что была в них специфически бирюковское, что определялось словом «бирючата». Дети Бирюковых не называли Петю иначе, как Петенька. Когда Петя поступил учиться в Камышловское дух[овное] училище, Андрюша Бирюков сразу показал кулак с предупреждением, что если кто хоть пальцем заденет Петю, то… Детям, особенно девочкам, было неприятно, что их отец был груб с другими детьми. Так, когда Петя однажды присутствовал случайно за обедом у Бирюковых и отец начал по своему обычаю «хвалить» его: «мать, наложи ему каши»… дети, видимо, с опасением уговаривали: «папочка, не надо!» Уговаривала и матушка: «Володенька, не надо», но самодур у неё был во власти своей стихии. Когда в 1914 г. объявлена была война, он всё-таки не удержался и сболтнул в семье: «Идёмте бить»… имелась в виду жена А. Ф. Иконникова немецкого происхождения. Это была, конечно, шутка, но грубая, самодурская. Когда его дома не было, дети звали к себе: «идём к нам – папы нет дома». Когда ходили по большим праздникам с крестом, он имел обыкновение подсчитывать свои суммы в доме диакона (последний пункт) и давались детям деньги на пряники. Зятя он звал Александром Алексеевичем и по отношению к нему был всегда корректен. По отношению к нашему отцу он был деликатен, но общался на ты и называл диаконом. Исключительно предупредительным был в отношении к нашей матери. Как относился к нему наш отец? Они вместе работали всю жизнь, и он привык к его самодурству, хотя оно явно претило его взглядам. И такова сила привычки: смерть протоиерея (он умер раньше отца на год с небольшим) так подействовала на него, что он растерялся и потерял душевное равновесие: у него началось легкое умопомешательство. Началось с того, что он стал жаловаться по поводу смерти протоиерея: «Вот, что наделал, вот, что наделал». Протоиерей ещё не умер, а он сказал трапезникам, чтобы они звонили с извещением о смерти. Сам стал распродавать разные вещи, готовясь к смерти» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 21–23 об.

Протоиерей Владимир Александрович Бирюков умер 25 мая 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 26 (26 июня) (отдел официальный). С. 175), а заштатный диакон Алексей Иоаннович Игнатьев – 25 сентября 1916 г. («Екатеринбургские епархиальные ведомости». 1916. № 45 (06 ноября) (отдел официальный). С. 326), т. е. с разницей в 4 месяца.




130


Село в Шадринском уезде Пермской губернии, в настоящее время – Красноармейский район Челябинской области. Пророко-Ильинская церковь с. Сугояк, каменная, построена в 1862–1868 гг. Приход открыт в 1873 г. Тёплый храм во имя святых Афанасия и Кирилла, Архиепископом Александрийских, освящён в 1873 г., летний храм во имя святого Пророка Божия Илии освящён в 1881 г.




131


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было очевидно, что его брата тяготила натуральная форма оплаты труда, так называемые сборы. В детские и юношеские годы он в достаточной степени насмотрелся на это в жизни отца и у него осталось органическое отвращение к сборам, которое ни при каких условиях он не мог преодолеть и ни разу в жизни не делал сборов, несмотря на убеждения свой жены» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 24 об.-25.




132


Так в тексте. Правильно: морковь-каротель, кольраби.




133


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… но крупное полеводство – посевы пшеницы, овса и т. п. его меньше интересовали и в этом деле он был на поводу у работника Егора, человека явно нерадивого, а поэтому от этого хозяйства не выходило никакого толку» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 25.




134


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Пете Иконникову, когда он вырос и «вошёл в разум», всегда казалось, что брат его старший пошёл не по своей линии, приняв священный сан. Ему казалось, что в складе ума его брата больше рационализма и скептицизма, чем это можно было бы допустить или совсем не допустить в деятельности человека, носящего священный сан. Когда Петя был в возрасте 20-ти лет и когда формировались его убеждения, между ним и братом происходили часто дискуссии по разным вопросам, большею частью, однако, не выходящими за сферу тех вопросов, которые были предметом школьного учения в семинарии. Дискуссии были горячие, однако, они были скорее схоластическими, чем жизненно-практическими, но и по ним можно было судить, что у брата где-то во глубине души сидит червячок философии Ивана Карамазова, который не даёт ему покоя. Ставя же или иные вопросы, он хотел бы, чтобы его разубедили кое в чём, что шло от Ивана Карамазова, но он этого не находил. Когда он организовал ремонт церкви, а именно – расширил её переднюю часть, придав ей форму зала, то сделал замечание, что, может быть, в будущем эта часть церкви и будет использована, как зал. Теперь это можно было бы посчитать из предвидение, но тогда это было ничем иным, как проявлением скептицизма. Петя считал, что если бы у его старшего брата в своё время были средств на продолжение образования в высшей школе, то он, вероятно, не пошёл бы во священники, а был или врачом, или педагогом» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 23 об.-24 об.




135


Андреев Леонид Николаевич (1871–1919) – русский писатель.




136


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «… которая училась в Шадринске в женской гимназии и умерла от воспаления мозга». Ему пришлось приехать в Шадринск уже на похороны. Люди, видевшие его в этот момент, передавали, что мучения его по поводу смерти дочери граничили с безумием. До этого случая были ещё два смертельных исхода болезней: мальчика в возрасте 5 лет, умершего от осложнения после скарлатины (воспаление почек) и девочки в детском возрасте от скарлатины или дифтерита» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 25 об.




137


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «В Течу они приезжали часто, причём заезжали по очереди то к Бирюковым, то Иконниковым. По заведённым обычаям в этих случаях бывали «возлияния», иногда значительные. В именины 15/VII в гостях у тестя обычно были три дня. Один раз между братом и нашим батюшкой произошла размолвка. Как рассказывал отец, он не снёс обидного замечания старшего сына по поводу его одеяния на благочинническом съезде, а именно: у отца была сверх зимней одежды надета красная опояска (пушак), а сын сказал ему, что он оделся, как купец. Судя по тому, что батюшка рассказал об этом в присутствии детей, было видно, что он был сильно обижен. Брат, однако, признался в своём «грехе», извинился, и всё пошло по-хорошему. Батюшка также высказывал недовольство братом, когда он заметил у него признаки заимствованного у тестя хамоватого отношения к прихожанам, чего он сам органически не выносил. Отношения старшего брата к отцу закончились тем, что ему именно пришлось читать отходную молитву в момент кончины батюшки» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 26–26 об.




138


Там же: «В 1916 г. старший брат в возрасте 41 г[ода] поступил учиться в Казанскую дух[овную] академию, а Мария Владимировна поступила в Баклановскую школу учительницей. Этот шаг нельзя иначе назвать, как геройским. Старший сын брата Сергей в это время поступил на медицинский факультет Казанского университета, а младший брат наш Николай заканчивал Казанскую дух[овную] академию. Получилось интересное сочетание студентов: в академии – старший и младший братья, в университете – старший сын старшего брата. Здесь же брат встретился со своим соучеником по семинарии – профессором Павлом Петровичем Пономарёвым» // Там же. Л. 26 об.-27.




139


В очерке «Старший» в составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Уже в дореволюционное время мы избегали въезжать в завод в вечернее время, потому что посёлок был в котловине и при спуске с крутой горы через глубокий овраг можно было встретиться с хулиганами из посёлка» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 708. Л. 17–27 об.

Игнатьев Александр Алексеевич (1872–1920) – сын диакона Шадринского уезда. Окончил Далматовское духовное училище по 2-му разряду в 1887 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г. Определён учителем и законоучителем в Ново-Песковскую земскую школу Шадринского уезда. Посвящён в сан священника 13 августа 1895 г. и определён к Пророко-Ильинской церкви села Сугоякского Шадринского уезда. За безупречную службу награждён набедренником, скуфьей в 1904 г., камилавкой в 1911 г. 22 февраля 1916 г. переведён к Николаевской церкви села Сладчанского Шадринского уезда. 21 июля 1916 г. уволен за штат в связи с поступлением в Казанскую духовную академию. В виду прекращения занятий в академии, в апреле 1918 г. временно командирован к Афанасие-Кирилловской церкви села Ячменевского Шадринского уезда. 18 сентября (н. с.) 1918 г. определён к Свято-Троицкому собору Каменского завода Камышловского уезда. С начала июля 1919 г. эвакуировался в связи с отступлением Сибирской армии. В 1920 г. вернулся в Каменский завод, где был застрелен в ночь ареста 28 июня 1920 г. без суда и следствия. См. ст. Сухарев Ю. М. «Священник Каменского Троицкого собора Александр Игнатьев (1872–1920)». (21.04.2018 г.). // Доклад на 6-й региональной научно-практической конференции Уральского историко-родословного общества «История. События. Судьбы» в г. Каменск-Уральский, 21 апреля 2018 г. http://sukharev-y.ru/




140


Sic transit gloria mundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»




141


В составе «Семейной хроники Игнатьевых» в «пермской коллекции» воспоминаний автора.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения